Когда возвращается радуга. Книга 1

Не удивительно, что ещё там, у помоста, на котором невольниц заставляли демонстрировать свои прелести, он видел перед собой не совершенную грудь и тончайшую талию, не холмы ягодиц и пышную гриву, переливающуюся всеми оттенками охры, кармина и меди, а грядущее, от которого кружилась голова.

Покупкой этой невольницы он обеспечил себе блестящее будущее.

А заодно… вроде бы походя решил одну небольшую проблему, которая, на самом-то деле, беспокоила его давно, как заноза в заднице.

Вернее, думал, что решил. До тех пор, пока уважаемая Айлин-ханум, чтоб ей больше не найти себе достойного мужа и покровителя, не обратила внимания на рыжеволосую соплячку, веснушчатую, как воробьиное яйцо. О Аллах, что за блажь? Кто вообще видел конопатых танцовщиц? Но нет, Луноликая носилась с ней, как курица… тоже с яйцом, заставив заговорить о себе и своей ученице весь гарем. И теперь с каждым днём капа-агасы бледнел и худел от опасения, что рыжая мелочь, тощая, как скелет, место которой было где-нибудь на кухнях, а не в ногах Великого, хоть случайно, но попадётся ему на глаза. А к тому шло. Пока она числилась просто выбракованной из-за своего недостатка одалиской, её не пускали на общие смотрины наложниц, но теперь она будет танцевать! Перед державными очами! Убрать же её незаметно уже не получится: пропажа ученицы самой подруги валиде не сойдёт с рук.

Эх, жаль, что он не сделал этого раньше… Впрочем, сетования ни к чему: сама валиде после смотрин велела учить девчонку танцам; а память у неё, как и у сына, была крепка. Она могла в любой момент вспомнить о маленькой нескладной Кекем, и поинтересоваться ею просто, чтобы узнать, как выполняются распоряжения. Поэтому давно уже над рыжей висел незримый статус неприкосновенности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но самое главное — о ней могла вспомнить не только Гизем-ханум.

И вроде бы Махмуд-бек решил застарелую проблему, но… способом, опять-таки недостойным честного слуги. Нарушил свой долг. Обманул, и кого? Господина всей Вселенной… О Аллах, только бы ему не попалась на глаза эта худышка!

Ах, если бы она оказалась негодной танцовщицей! И что в ней нашла Луноликая?

Потому-то и затрясся Махмуд от вызова к султанше, как банановый лист, побиваемый градом, ибо теперь в каждом слове и жесте великих мира сего чувствовал изобличение… Но, догадливый, вывернулся и на этот раз: списал трясучку на малярию и передал через мальчика, что нижайше и припадая к стопам, просит Солнцеликую его извинить, ибо вот только что, на глазах у всех, сражён приступом не опасной, но очень приставучей болезни, но явится, как только будет в состоянии ползти к Величайшей и Милостивой.

Использовал панический страх стареющей и молодящейся валиде перед любого рода болезнями.

И теперь дрожал ещё и по этой причине: что, если она раскусила нехитрый манёвр, и палач уже поджидает за узорчатыми дверьми её покоев? Сейчас его выведут во дворик, уткнут физиономией в клумбу, дабы не орошать нечистой кровью белые плиты, по которым ступает нога Великой Матери, а сама она будет смотреть из-за раззолоченной решётки окна, как взмахнёт ятаган и со свистом обрушится на его голую, такую тонкую шею. Она любит доводить задуманное до конца, их Госпожа.

… - Ты не зашёл ко мне сразу, — припечатала она, оборвав на полуслове приветствия Главного евнуха и гневно сведя брови. Как ни странно, Махмуд-бек понял, что спасён. Этот тон, тон показательного выговора, он хорошо отличал от другого, нарочито спокойного, которого следовало бояться всерьёз. О Аллах! Пусть его сейчас отчитают, пусть отлупят палками по пяткам, пусть лишат привилегий дегустировать еду на кухне и подносить валиде левую туфлю — но оставят в живых! И на его прекрасной должности! И…

— Я ещё подумаю о наказании. Впрочем, твоё стремление не подвергать меня риску болезни похвально, и будет учитываться. Однако всё это время я вынуждена была ждать ответа на один-единственный вопрос…

Прекрасная даже в своей приближающейся, но пока ещё никак не настигшей старости, Гизем-ханум развернула свой знаменитый веер из пластин слоновой кости и глянула на своего «министра» поверх, остро и недобро, как будто хотела поймать ничтожного раба на чём-то преступном.