Когда возвращается радуга. Книга 2

…Запахнувшись в тёплый соболий плащ, Филипп де Камилле покидал Лувр по одному из тайных коридоров, о существовании которого знали немногие. Не хотелось сейчас ни видеть кого-либо, ни тратить время на никому не нужную придворную болтовню. Улица Риволи встретила его очередной охапкой мокрого снега в лицо и холодным влажным ветром с Сены.

Карета ждала неподалёку.

Филипп помедлил, пропуская неторопливо проезжающий мимо возок, судя по миниатюрным размерам — одноместный, но, тем не менее, с небольшим гербом на дверце. Молодого графа словно что-то толкнуло в грудь; он так и впился взглядом в затянутое морозной паутиной оконце. Кто там? Кто? Отчего так неистово забилось сердце?

Метель, взвизгнув в домовых трубах, неожиданно затихла. Опала. Засияли масляные фонари, чьи огоньки, спрятанные от ветров и непогоды за толстыми стёклами, ещё недавно почти не были видны, а сейчас разгорелись весело и ярко, прогоняя вечерний сумрак. Изящная ручка в бежевой перчатке откинула изнутри экипажа занавес и потёрла стекло, пытаясь счистить изморось. Та держалась крепко, а потому — отходила неровными полосами.

Некто по ту сторону дверцы приблизил лицо к образовавшемуся просвету.

На графа де Камилле глянули лучистые синие глаза. В просвете ниже, под полосой, не поддавшейся женской ручке, мелькнули губы, бледные, как розовые лепестки, совершенной формы.

Что она делает здесь, вдали от Камю?

Узнала ли она его? Их взгляды встретились лишь на мгновенье, Филипп же, выходя на холод, успел накинуть объёмистый капюшон, наверняка скрывающий сейчас пол-лица. Да и возок не стоял на месте, двинулся далее, к парадному въезду.

Она приехала к королю?

Да нет, вздор. Наверняка к одной из подруг, вьющихся вокруг одинокого монарха и всё не оставляющих надежды пробиться если не к сердцу, так хотя бы к ложу. Не исключено, что и самой Анжелике пришло в голову попытать счастья на этой же почве. С неё станется.

Не думать…

Филипп де Камилле стиснул зубы.

Его ждёт невеста. Пусть даже она ещё не подозревает, что ждёт. Юная, невинная душой и помыслами. Не способная предать. Он достаточно узнал Ирис за три года, чтобы убедиться в её чистоте.

…Последний Рыцарь пытался заставить себя думать об Ирис, а сам долго ещё смотрел вслед возку, не замечая, как хлещет по щекам ожившая вьюга.

Глава 1

За истекшую неделю Ирис привыкла к качке, и к тому, что приходилось порой придерживать во время обеда тарелки, чтобы не съехали со стола, и намертво прикреплённой к полу каюты мебели. Хорошо, что эфенди каждое лето брал её с собой на прогулки по Босфору. Конечно, небольшая шебека с тремя косыми парусами и в подмётки не годилась нынешнему громадине «Солнцеликому», но там для Ирис был огорожен небольшой кусочек кормы, откуда она могла любоваться окрестностями, не привлекая нескромных взглядов… Два-три заплыва вдоль живописных берегов — и молодой организм приспособился к новому виду передвижения. Девушка навсегда забыла, что такое «морская болезнь», и получала от прогулок, да ещё сопровождавшихся интереснейшими рассказами Аслан-бея, истинное наслаждение.

В открытом море, конечно, волна чувствовалась сильнее. Но ко всему можно было приспособиться. Изрядно раздавшийся вширь и ввысь Кизилка нашёл себе превосходную новую когтеточку в виде основания одной из мачт и приноровился при чересчур сильном наклоне палубы намертво вцепляться когтями в доски настила. Уже немолодая нянюшка Мэг научилась отчитывать за нерасторопность молоденьких юнг, доставляющих важным гостьям еду из камбуза и по необходимости прибиравших в гостевой каюте, когда женщины отсутствовали. Сама Ирис — та уже привыкла ко взглядам искоса, украдкой, что нет-нет, да чувствовала спиной, дважды в день выходя на палубу подышать… Вышколенные матросы, хоть и не позволяли себе не то что лишнего — но даже посмотреть в открытую на достопочтенную госпожу, нет-нет, да и скашивали глаза в сторону хрупкой женской фигурки, закутанной в плотное покрывало и появляющейся на носу судна в сопровождении чернокожего громилы и пожилой служанки. На вдове чудо-лекаря так и чудился отпечаток тени её благородного мужа, который многим здешним воякам спас руки и ноги, покалеченные в боях, а то и не дал помереть… Более, чем во дворцах, Аслан-бея почитали в казармах и больницах для простых людей.

Теперь же, как всем известно, выждав положенных три месяца глубочайшего траура, его вдова исполняет волю покойного, подкреплённую желанием самого султана: везёт гяурам целые кладовые мудрости, накопленной за всю жизнь её учёным мужем. Справедливости ради, надо сказать, что в султанской обсерватории и в книгохранилище осело куда больше рукописей и магических артефактов, чем в трюмах одного из лучших кораблей Османского флота; что ж, пусть и гяурам перепадут крупицы того, кто в доброте и милосердии понимал: для знаний нет границ. Значит, так надо…