Когда возвращается радуга. Книга 3

По сравнению с Константинополем, где улицы были широки, а дома знатных людей окружены иной раз не просто садами, но целыми парками — здесь было очень тесно. Конечно, и в городе Хромца вились узкие улочки и переулки, толпились, наползая один на другой, хижины ремесленников и бедняков, и гвалт царил повсюду, особенно на рынках. Но таких высоких домов, в четыре-пять этажей, каждый из которых нависал над предыдущим и закрывал солнце, не строили. И не селились прямо на мостах. Не разводили грязь…

Ирис покачала головой, возражая самой себе. С Айлин-Лунноликой ей не раз приходилось бывать в квартале гончаров, и то, что дорога к нему проходима лишь в сухую погоду — она хорошо запомнила. Наверное, бедные люди везде живут одинаково. Роскошь и чистота — лишь в центрах городов, возле дворцов правителей и знатных людей, а чем ближе к окраинам — тем больше необустроенности.

Поэтому… Сказать, что Лютеция хуже Османской столицы — погрешить против истины. Да, в чём-то хуже. Первое, что бросается в глаза — множество нищих и попрошаек, и не только у храмов. В Константинополе неимущим помогали общины и медресе; даже валиде, мать сиятельного султана, строила больницы и бани, выделяла средства для помощи беднякам и вдовам. А потому — в лохмотьях здесь ходили разве что странствующие дервиши, а любой нуждающийся мог обратиться за помощью к имаму или кади. Здесь же — то ли обездоленные сбежались со всей Франкии, то ли желающих помочь было слишком мало, или же они не справлялись…

Зато во всей Франкии женщины ходили с открытыми лицами. И никто не вывихивал шеи, смотря им вслед, не отпускал язвительных словечек — да просто не обращал внимания. Они свободно заходили в лавки и на рынки, в храмы и на ярмарки, присутствовали на судебных заседаниях, путешествовали, некоторые даже — страшно сказать! — играли в те-ат-ре, обнимая и целуя мужчин-актёров у всех на глазах, если это требовалось по роли. И даже в числе преподавателей Университета была женщина, читающая лекции по акушерскому делу. Вот что удивительно.

А вот с чистотой всё-таки было хуже. И хвала Аллаху… и Всевышнему, конечно, который вовремя надоумил герцога Эстрейского перенять некоторые восточные обычаи, такие, как частое омовение, и даже провести в Эстре настоящий водопровод, по образцу римского. Его величество Генрих не смог пройти мимо подобного вызова, и тоже взялся за обустройство столицы. Говорят, лет десять тому назад здесь по улицам бродили коровы и свиньи, а во время дождя некоторые узкие проулки настолько утопали в грязи, что становились непроходимыми. А уж вонь-то стояла!

Конечно, здесь народу больше, чем в Эстре…

Но вот в чём Его величество успел раньше герцога — это в обустройстве целой системы ливневых стоков. Вроде бы мелочь, недостойная внимания монарха, как и упоминания на фоне его действительно великих свершений. Но при введении сети дренажных канав, да ещё прикрытых для безопасности решётками, город стал самоочищаться после каждого ливня. И оздоравливаться, надо думать.

Многое Ирис узнала ещё до приезда сюда, от эфенди. Но кое-что открывала на месте.

Например, никто из собеседников Аслан-бея, с чьих слов он узнавал немало нового об иных странах, не упоминал о том, как одеваются франкские женщины. Естественно, для мужчин это не представляет интереса. А вот Ирис — с удивлением наблюдала разницу в пышных платьях знатных дам — и простых нарядах прислуги и низших сословий. В Османии все одевались однотипно: и бедняк, и султан носили кафтаны, только один — попроще, а другой — с богатой отделкой, за цветной камушек с которой можно было купить порой всё имущество бедняка… Но во Франкии, а ещё и в Бриттании, как рассказывали, на одежду был введён жёсткий регламент по сословиям: разрешались лишь определённые цвета, ткани, число и вид украшений — дабы можно было с первого взгляда отличить дворянина от купца, крестьянина от торговца, белую кость от чёрной.

Однако больше всего поразили её монашеские одеяния. Не мужские — ибо походная сутана брата Тука, подпоясанная вервием, хоть и была скромна, но удивления не вызывала. Но вот те, в которые облачались сёстры здешнего монастыря так напоминали известные Ирис никабы! Подрясник — чёрное платье, наглухо закрывающее тело до самого подбородка, ряса, накидываемая поверх, мантия, прикрывающая голову наподобие чаршафа или хиджаба — всё это надёжно скрывало женщину от нескромных взоров, отгораживало от мира. Лицо, хоть и остававшееся открытым, можно было спрятать под низким капюшоном.

Но, разумеется, никто из монахинь не сурьмил глаза и брови, не оттенял чудесные родинки и не пользовался краской для губ. И, конечно, не носил прекрасных налобных украшений, брошей, ожерелий и звонких браслетов. Здесь это считалось постыдным, греховным, соблазняющим.

И воистину странно именовали себя эти женщины и девушки — «Христовы невесты»… Странно, но достойно уважения.