Когда возвращается радуга. Книга 3

Перед глазами Ирис стоял залитый безжалостно ярким солнцем гаремный двор, заполонённый воинами Хромца и продажными янычарами, в ушах отзывался вопль Айше, только что потерявшей детей… Лязгало вынимаемое из ножен железо, и вот-вот голова султанши должна была свалиться с плеч, а она сама — медленно осесть и завалиться, орошая фонтанирующей кровью тельца своих сыновей, дочери… и племянницы, задушенной вместо Ирис.

Она закрыла лицо ладонями.

— Её приняли за меня, — сказала глухо. — Баязедовых отродий нельзя было оставлять в живых. А я вот… живу до сих пор. Почему Хромец меня не убил, когда узнал, кто я? Он ведь мог даже сам, сам…

Как тогда, несколько лет спустя, расправился с предательницей Гюзем.

— Темна вода в облацеях, и скрыты от простых смертных мысли властителей, — печально ответил монах. — Но мудрый рано или поздно сможет заглянуть в чужой разум и понять его пути. Поведай же мне всё, что можешь, дитя, и мы попробуем разгадать эту загадку вместе.

***

…Чем-то этот старик в посеревшем от времени балахоне не понравился Ирис. Настолько, что она отвлеклась от воспоминаний и вгляделась в него пристальнее. Нечто знакомое чудилось в нервном, будто птичьем, движении головы, в судорожных подёргиваниях пальцев на навершии походного посоха… Будто она уже с ним встречалась. И не так давно.

Что он здесь высматривает?

Или кого?

Девушка постаралась унять неясные подозрения. Возможно, это вовсе не шпион, и не неизвестный недруг, подсылающий похитителей, и не… О’Ши. Она похолодела. Но нет, нехорошо за глаза обвинять во всех грехах человека лишь из-за собственных страхов. Может, он знать не знает о рыжей фее, а пришёл сюда, чтобы попросить сестёр о помощи или проведать кого-то. Час пока ранний, все на молитве, обратиться за расспросами не к кому, вот он и высматривает хоть кого-нибудь…

Но всё же она сошла с монастырской стены, стараясь не привлекать внимания, и снова порадовалась тому, что, поддавшись на уговоры аббатисы, носила здесь одеяние послушницы, не выделяясь среди остальных.

Поскольку пора утренних молитвенных правил наступила, на широкой галере внутреннего двора, заливаемой солнцем, Ирис никого не встретила. Свернула в гостевое крыло, прошла по тёмному после яркого двора коридору в свою комнатку-келью, потянулась за чётками и молитвенником, приготовленным у молельного столика с распятьем… Виновато улыбнулась. Никак не получалось изгнать мирские мысли и сосредоточиться на духовном. А надо бы. Эфенди приучил её дорожить тихими утренними часами, словно самим небом дарованными для приведения мыслей в порядок, светлом настрое на труды грядущего дня…

Тысячу раз оказался прав брат Тук, посоветовавший ей этот монастырь в качестве пристанища. Разумеется, он не знал об их размолвке с Филиппом, но ведь словно учуял, разгадал причину несогласия Ирис с планами своего проводника! Предложив договориться о лечении и постое с сёстрами-гертрудианками, монах тем самым решил весьма щекотливую проблему, вбившую клин между графом де Камилле и его подопечной. Останавливаться в его доме из-за тени, могущей упасть на доброе имя, Ирис не желала, прожитие же в гостинице граф счёл бы для себя оскорблением — а заодно и пренебрежением к выказанному им гостеприимству. Хвала миротворцу, всё решилось должным образом!

Нашлось место даже для Али и Фриды. Нубиец, в прошлом превосходный мастер массажа, взялся обучать этой премудрости наиболее способных из сестёр-целительниц. Конечно, когда его госпожа появлялась в госпитале, он не отступал от неё не на шаг; а вот за монастырские стены вход ему, как мужчине, был запрещён, несмотря на то, что Ирис не спешила развеять миф о его положении евнуха. Хоть и было неловко перед сёстрами-монахинями… Тем не менее, аббатиса Констанция на робкий вопрос, можно ли телохранителю жить в келье рядом и нести службу у хозяйского порога, как велит долг охранника, тонко улыбнулась и ответила отказом. «Дочь моя, он, несмотря на свой невольничий недостаток, слишком мужественен. В его выдержке и добронравии я не сомневаюсь; за своих сестёр во Христе также могу поручиться. Но у нас здесь несколько послушниц и воспитанниц: не стоит искушать юные сердца. А соблазн для них будет велик, ох, велик…» И лукаво сверкнула глазами.