Когда время штормит (СИ)

Умывшись и одевшись, Яков не забыл прихватить с собой коммуникатор, принадлежавший раньше матросу Анатолию, убитому этими самыми англичанами. Соловьев уже достаточно разобрался с функциями этого очень компактного устройства, чтобы уверенно пользоваться им в качестве фотоаппарата и даже беспроводного телефона. Вот только звонить по этому радиотелефону можно было лишь на самой «Богине». Впрочем, в любом случае, полезное устройство обеспечивало дополнительные возможности. Например, в любой момент Яков теперь мог вызвать подкрепление, связавшись с тем же Рашидовым, возле которого постоянно находился кто-то из мичманов с «Вызывающего». Поскольку ни артиллеристы, ни торпедисты эсминца пока никак не задействовались из-за непредвиденной отмены учений с эскадрой, то всех этих парней, умеющих обращаться с оружием, по согласованию с Колесниковым, Соловьев использовал в качестве конвойных, расставляя караулы там, где сам считал нужным. И вся яхта со вчерашнего вечера находилась под полным контролем особиста.

Еще в каюте Яков обратил внимание, выглянув в иллюминатор, что снаружи установилась прекрасная погода. Вот только круглое окошко выходило на борт, обращенный к океану. И Соловьев немало удивился, когда поднялся по трапу на главную палубу и увидел землю через остекление главного ресторана. Получалось, что яхта уже куда-то добралась. Вот только куда?

Впрочем, это даже не столько волновало в тот момент Соловьева, сколько те самые английские матросы. Здоровых отвезли по его приказанию на эсминец еще вчера, но и тех, которые были ранены и определены во временный госпиталь, организованный на «Богине», было достаточно много. И работать даже с ними, чтобы выяснить все детали, предстояло не один час. Хорошо еще, что переводчик ему не требовался. В войну Соловьева назначили на должность, связанную с поставками от союзников и предполагающую общение с их представителями, так что язык пришлось довольно неплохо выучить. За годы уже, конечно, подзабыл без практики, но, делать нечего, нужно было немедленно начинать общаться с этими пиратами. Значит, придется и английский снова вспоминать.

Первым делом, особист решил установить, кто из англичан относится к корабельному начальству. Ему просто не терпелось попытаться найти самого Дрейка. Тут на глаза Якову попался молодой доктор Дмитрий Ефремов, который как раз начал утренний обход пациентов, осматривая их, что-то записывая в блокноте и выдавая лекарства, которые лежали на стеклянном столике с колесиками, который врач тащил за собой по проходу между диванами.

Пожелав доктору доброго утра, Соловьев поинтересовался, как же Ефремов умудряется различать своих больных? На что врач сразу же указал ему на бритую голову ближайшего лежачего перебинтованного англичанина, на которой красной женской помадой был аккуратно выведен номер «14».

— И что, вы их всех пронумеровали? — удивился особист тому, что медики уже так просто решили проблему идентификации.

— Это парикмахерша придумала. Но, все мои коллеги сразу одобрили, — объяснил Ефремов. И добавил:

— Теперь нет необходимости прямо на ходу на каждого из них заводить отдельную врачебную карту, достаточно в блокноте по номеру найти соответствующую страницу. Очень удобно, знаете ли. Избавляет от лишней бюрократии. Сразу понятно, кого как лечить.

— Оригинально, Дима! А, может быть, у тебя и сведения какие-нибудь еще о них имеются, кроме лечебных? — поинтересовался Яков.

Доктор кивнул:

— Да, я записывал, откуда кого из них принесли. Вон того, например, с номером тринадцать, нашли на полуюте парусника. Этого, четырнадцатого, притащили со шканцев. А пятнадцатого обнаружили на полубаке.

Соловьев заинтересовался и произнес:

— Молодец, не зря я учил тебя записывать все важное, что замечаешь! А не знаешь ли, Ефремов, кто из них может быть капитаном?

— Точно сказать не могу, но, возможно, вот этот. По-моему, я даже видел какую-то гравюру в старой книге про эпоху великих географических открытий с похожим человеком. Когда он еще не был побрит, и его не раздели, то очень напоминал кого-то из известных, ни то конкистадоров, ни то первооткрывателей. На груди, помнится, у него висел стальной нагрудник. А еще при нем имелась настоящая шпага с ножнами на ременной портупее, — сказал молодой доктор.

У Соловьева загорелись глаза, и он вкрадчиво проговорил:

— А не думаешь ли ты, Дима, что это, может быть, сам Френсис Дрейк?

— Знаете, Яков Ефимович, я как-то пока больше о их лечении думаю, чем о личностях, — честно признался Дмитрий.

— А я вот как раз о личностях думать обязан. Служба у меня такая, инженера человеческих судеб, — сказал особист и начал внимательно разглядывать раненого, помеченного тринадцатым номером, сразу заметив, что и этот человек, с бинтом вокруг головы и с красными цифрами, нарисованными помадой на выбритой макушке, пялится на него правым глазом, который, в отличие от левого, не был скрыт под повязкой.

* * *