Когда все возможно

Их городок, в котором каждое лето проходил фестиваль фотоискусства, находился примерно в часе езды от Чикаго. В городке имелись: библиотека, церковь, магазин скобяных изделий, ярко-красное кирпичное здание, где в витрине в ряд были выставлены каменные кувшины, а также два кафе, три ресторана и один бар, где по вечерам часто играла живая музыка. Дома здесь, особенно в центре, были большие, старые и ухоженные. Летом у их парадных дверей теснились горшки с геранью и петуниями. Деревья тоже были большие и старые — в основном высокие дубы и черные грецкие орехи, а еще повсюду встречались цветущая гледичия и виргинская черемуха. Город утопал в зелени, и когда в парке или на школьной площадке не играли шумливые дети, казалось, можно было услышать, как деревья шепотом переговариваются друг с другом, и порой в этот тихий разговор вплетался легкий звон, издаваемый остроконечными листьями ясеня. Здание частной средней школы, которая обанкротилась несколько лет назад и была вынуждена закрыться, подходило — хотя бы частично — для проведения ежегодных фотовыставок. Однако добраться до бывшей школы было непросто: приходилось довольно долго петлять по тропинкам среди беспорядочно разросшихся, точно в сказке о спящей красавице, кустов и деревьев. Да и в облике самого этого зеленого городка проглядывало что-то волшебное, о чем Ивонна Таттл тут же и сообщила Карен-Люси Тот, которая с ней полностью согласилась. В этот момент они как раз подходили к зданию бывшей школы, где был устроен прием по случаю открытия фестиваля и фотовыставки.

Джой Гунтерсон, директор фестиваля, маленькая и поразительно худая женщина с пышной шапкой черных вьющихся волос, поблагодарила Ивонну за желание участвовать в фестивале и сказала, что будет рада включить в круг своих друзей любого из друзей Карен-Люси. Ивонне, правда, показалось, что во время их разговора Джой Гунтерсон странно возводила очи куда-то вверх, к потолку, и когда Джой отошла в сторону, спросила у Карен-Люси, в чем дело, и та ответила: «О, ты потом непременно мне напомни! Я тебе кое-что расскажу», потому что в этот момент к ним бросилась женщина, одетая в стиле 60-х годов: шляпа-«коробочка», короткое пальтишко и маленькая дамская сумочка в тон туфлям на высоком каблуке, — и стала обнимать Карен-Люси. И лишь через некоторое время до Ивонны дошло, что это вовсе не женщина, а мужчина.

— Я ее обожаю, нашу Карен-Люси, — сообщил Ивонне этот любвеобильный тип, а Карен-Люси послала ему воздушный поцелуй.

— Ты просто душка, милый! Ты мой самый любимый дружочек!

— Вы похожи, как сестры, — заметил «дружочек», приглядываясь к ним обеим. Сквозь слой грима у него на лице просвечивала тщательно выбритая щетина. Впрочем, черты лица у него были тонкие, почти идеальных пропорций.

— А мы и есть сестры, — тут же заявила Ивонна. — Просто нас разделили при рождении.

— Причем варварски, — добавила Карен-Люси. — Но теперь мы снова вместе. Ах, милый, какая у тебя чудесная сумочка!

— Как вас зовут? — спросила Ивонна.

— Томазина. Но это здесь. А дома — просто Том. — Он изящно пожал плечами, и сколько же в этом жесте было затаенного, совершенно девичьего самолюбования!

— Поняла, — кивнула Ивонна.

* * *