Когда все возможно

Погрузившись в теплую воду, Анджелина откинула голову назад, нанесла на мокрые волосы шампунь и взбила пену. Она сегодня была так счастлива, когда плавала в море вместе с матерью. Но сейчас, сидя в этой ужасной старой ванне на когтистых лапах и тщетно пытаясь держать дурацкий маленький шланг для душа так, чтобы вода не брызгала во все стороны, Анджелина испытывала далеко не самые приятные ощущения: ее мучило то, что она была не в состоянии поверить ничему из происходящего вокруг. Не могла поверить, что мать теперь выглядит иначе, чем прежде. Не могла поверить, что она больше не живет в десяти милях от нее, Анджелины, и от ее детей, своих внуков. Не могла поверить, что мать замужем за надоедливым итальянцем, который почти одного возраста с Тамми. Нет, она никак не могла во все это поверить. И ей хотелось плакать, когда она взбивала пену в волосах, а потом промывала их водой. Нет-нет-нет! Ох, как ужасно она скучала по матери! Она только о ней и говорила — день за днем, неделя за неделей, — и Джек покорно слушал эти непрерывные излияния, а потом вдруг взял и ушел, заявив напоследок: ты влюблена в родную мать, Анжи! Да-да, влюблена не в меня, а в нее. Вот почему сейчас она все-таки собралась и приехала в Италию. Ей необходимо было повидаться с матерью и рассказать ей о крушении своего брака. Да, рассказать именно ей, этой женщине — своей матери! — в которую, как считал Джек, она была влюблена.

В итоге в аэропорту ее встретил этот благообразный Паоло, и рядом с ним стояла какая-то маленькая коричневая старушка, которая оказалась ее матерью! Потом Паоло усадил их в машину и повез куда-то по этому безумному серпантину, вслух рассуждая о том, что ему, должно быть, стоит на несколько дней съездить к сыну в Геную, чтобы Анджелина и ее мать могли побыть наедине. Анджелина сразу возненавидела все, связанное с тем местом, где теперь жила ее мать, — и красоту молчаливой деревушки, и слишком высокие потолки в этой ужасной квартирке, и надменных самоуверенных итальянцев. Теперь она постоянно в мыслях возвращалась в собственную юность, к тем длинным бесконечным — акры и акры — кукурузным полям, что окружали их дом в Иллинойсе. Ее отец и впрямь был настоящим крикуном. И у него действительно была дурацкая любовная история с той глупой жирной особой, и это тянулось целых тринадцать лет, и, с точки зрения Анджелины, в этом заключалось даже нечто трогательное — жалкое, болезненное, но все же трогательное. Почему же ее мать не сумела этого понять? Почему она не сумела понять, что наделала своим уходом? Она что, не видела, что разрушает семью? Анджелина считала, что причина могла быть только одна: ее мать при всей своей взбалмошности была все же чуточку туповата, да и воображения ей не хватало.

Ну

-у, ну-у — так обычно приговаривал их отец, обнаружив, что одна из его дочерей плачет. Он присаживался с нею рядом, прижимался щекой к ее щеке. Вообще-то по отношению к матери он и впрямь вел себя, как змея подколодная (но для Анджелины он был отцом, и она его любила!): да и споры он любил решать с помощью огнестрельного оружия — любого, кто залез бы к нему в дом без спроса, пристрелил бы не задумываясь, так уж его воспитали. И если бы у него были сыновья, а не дочери, они, скорее всего, тоже стали бы такими, как отец. Анджелина надеялась, что ее отцу никогда не доведется оказаться в Италии, в этой ужасной деревушке, где живет этот никчемный тип Паоло, который отнял у них любовь матери и увез ее к себе, в чужую страну, хотя ей было уже так много лет. Анджелине казалось, что если отец снова заболеет и на этот раз по-настоящему соберется умирать, то непременно найдет какой-нибудь способ, чтобы сюда добраться, разыскать этого никудышного Паоло и расстрелять его на глазах у всех. Ну а потом, разумеется, застрелится сам.

Анджелина вдруг поняла, до чего безумные мысли приходят ей в голову — почти по-итальянски безумные.

— А почему ты решила, что папа стал бы помогать мне деньгами, чтобы я смогла сюда прилететь? — спросила Анджелина, сидя на кровати и подсушивая волосы полотенцем.

— Ну, он же все-таки твой отец. По-моему, это было бы нормально. — В подтверждение своих слов Мэри энергично кивнула.

— Но с какой стати ему давать мне деньги на поездку к его бывшей жене, которая бросила его в самый разгар тяжелой болезни — рака мозга?

Мэри почувствовала, как в голове у нее что-то щелкнуло, словно электрический разряд проскочил, а это означало, что она внезапно сильно рассердилась. Она села прямо, прислонившись к изголовью кровати, и твердо произнесла: