Когда все возможно

— Да, понимаю, — произнесла Мэри. И снова обе умолкли. А потом Мэри, стиснув запястье дочери, попросила: — Только не рассказывай сестрам, что я тебя сразу узнала, как только ты родилась, а их не узнавала. Вообще-то тайны я не люблю, но им об этом рассказывать не надо. А вот тебе это знать стоило.

Анджелина выпрямилась и сказала:

— Но тогда это должно означать…

— Нет, неизвестно, что это может означать, — возразила Мэри. — Как неизвестен и смысл большей части вещей и явлений нашего мира. Зато я хорошо знаю, что именно поняла, увидев тебя. И знаю, что ты всегда делала меня такой счастливой. И знаю, что ты — мой самый дорогой маленький ангел.

Одного она не сказала вслух, впрочем, мысль об этом лишь промелькнула у нее в голове: «И ты всегда занимала так много места в моем сердце, что это порой казалось мне тяжким бременем».

* * *

Пока они на кухне выбирали подходящие сковородки и кастрюли, пока кипятили воду для пасты и подогревали соус, Мэри успела не только успокоиться, но и развеселиться. Счастье переполняло ее, оно пело в ней, оно было таким ощутимым, что Мэри могла бы есть его ломтями, как хлеб! Находиться на кухне вместе со своей девочкой, разговаривать с ней о самых обычных вещах, о ее детях, о ее работе в школе — о, как это было чудесно! Мэри включила свет над обеденным столом, и они стали есть пасту и говорить о сестрах Анджелины. А потом Мэри, успевшая выпить бокал вина, спросила:

— Что это ты говорила о девушках Найсли? По-моему, что-то неприличное.

— Боже мой, — улыбнулась Анджелина, вытирая губы салфеткой, — тебя никак на сплетни потянуло?

— Ох, да! — призналась Мэри.

— Помнишь Чарли Маколея? Ну, вспоминай! Ты должна его помнить.

— Да помню я его. Такой высокий приятный человек. Он еще потом во Вьетнаме воевал. Господи, как это было печально…

— Да, это он и есть. Оказалось, что он давно встречался в Пеории с проституткой, а жене говорил, что ездит на собрания группы, которая оказывает поддержку ветеранам. Погоди, погоди… В общем, он отдал этой проститутке десять тысяч долларов, и жена, узнав об этом, вышибла его из дома…

— Анджелина!

— Да-да! Именно вышибла. И догадайся, с кем он теперь? Ну же, мама, догадайся!

— Ангел мой, как же я могу догадаться?

— С Пэтти Найсли!

— Не может быть!

— Может! Правда, Пэтти сама бы, конечно, никогда ко мне не явилась и рассказывать об этом

не стала, но я сразу заметила, как сильно она вдруг похудела — я ведь, кажется, говорила тебе, что она здорово набрала вес, так что дети в школе прозвали ее Толстухой Пэтти? Она, конечно, и раньше очень хорошо к Чарли относилась, а теперь, когда окончательно в него влюбилась, еще и выглядеть стала замечательно. И потом, они давно уже дружили. Во всяком случае, что-то в этом роде. Вот у них все и получилось. — И Анджелина, глядя на мать, выразительно кивнула. — Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

— Боже мой. Ангел мой, какая чудесная сплетня! Ей-богу, чудесная. Но неужели дети в школе называют ее Толстухой Пэтти? Прямо в лицо?

— Нет. По-моему, она вообще об этом прозвище понятия не имеет. Хотя, может, разок и слышала. — Анджелина вздохнула и оттолкнула от себя тарелку. — Она все-таки ужасно милая.

* * *

Когда они поели, Мэри встала из-за стола и перебралась на диван. Усевшись там, она похлопала ладонью рядом с собой, и Анджелина тут же к ней присоединилась, прихватив бокал.

— Теперь ты меня послушай, — сказала Мэри. — Мне кое-что нужно тебе рассказать.

Анджелина выпрямилась и невольно посмотрела на ноги матери: она только сейчас заметила, что щиколотки Мэри уже не выглядят такими изящными, как прежде.

— Тебе тогда было тринадцать. И я заехала за тобой в библиотеку, чтобы отвезти домой. А потом я на тебя накричала… — Голос Мэри неожиданно дрогнул, и Анджелина, быстро на нее глянув, сказала: «Мамочка…», но мать остановила ее, покачав головой. — Нет, детка, позволь мне продолжить. Я всего лишь хочу сказать, что тогда я накричала на тебя по-настоящему, сама не знаю, зачем. Ты перепугалась, а кричала я потому, что мне стало известно, как долго твой отец и эта Айлин были любовниками. Но я никогда тебе об этом не говорила — пока… ну, в общем, ты и сама знаешь, что миллион лет спустя я все-таки сказала. Дело в том, детка, что я тебя тогда напугала, накричала на тебя, и ты по-настоящему испугалась… — Мэри смотрела куда-то мимо Анджелины, за окно, и лицо у нее дрожало. — Вот о чем я больше всего сожалею. Я очень-очень сильно об этом сожалею. Ты уж меня прости.

Через некоторое время Анджелина спросила:

— И это все?

Мэри посмотрела на нее.

— Ну да, дорогая. Я столько лет из-за этого переживала. Страшно переживала.