Когда выходит отшельник

– Или достать из хранилища вещдоков топор, которым был убит отец. Это нам покажет, была ли Луиза его привязанной белой козочкой. Которая, совсем не так, как в сказке, обретает свободу, убивая волков.

Из поезда, увозившего их в Париж, Адамберг отправил послание Ретанкур:

Поздравляю, задание выполнено. Положите пакет с ложкой мне на стол.

Потом он вышел в тамбур между вагонами и позвонил доктору Мартену-Пешра.

– Доктор, вы помните об отшельнице в голубятне?

– Разумеется.

– Представьте себе, сегодня днем я не мог вспомнить слово “голубятня”.

– Вы спите, как я вам посоветовал?

– Никогда в жизни столько не спал.

– Это прекрасно.

– Слово “голубятня”, которое я забыл, – это побочный эффект удаления зуба?

– Нет, рана начала рубцеваться. Но это реакция избегания. У нас у всех такое бывает.

– Что это значит – избегание?

– Когда мы что-то знаем, но не хотим знать.

– Почему?

– Потому что это мешает нам жить, создает проблемы, которых мы хотели бы избежать. Не называть их.

– Доктор, речь идет о слове “голубятня”. Значит, и о моей отшельнице – или нет?

– Нет. Эта глава окончена, и вы можете вернуться к ней, когда пожелаете. Вы знакомы с каким-нибудь голубем?

– Знаком? Все шесть миллионов парижан знакомы с каким-нибудь голубем.

– Я не о том говорю. Лично у вас с голубем связано что-то тревожное? Не торопитесь, подумайте.

Адамберг прислонился к двери вагона, расслабился и позволил поезду покачивать его.

– Да, – сказал он. – Это был голубь, которому связали лапки. Я его подобрал и выходил. Он почти каждый месяц прилетает меня навестить.

– Для вас это важно?

– Я беспокоился, выживет ли он. И радуюсь, когда он прилетает. Правда, неприятно, что он всякий раз какает на мой кухонный стол.

– Это означает, что он воспринимает ваш дом как дружественную территорию. Он ее помечает. Не вытирайте помет в его присутствии. Вы его раните, Адамберг, на сей раз психологически.

– А разве можно ранить голубя психологически?

– Само собой.

– А что же с этим словом – “голубятня”? Доктор, я спас птицу уже довольно давно.

– Наверное, в вашем сознании оставили след путы, которые были на лапках голубя. Тот факт, что он стал пленником. Это соотносится с вашим делом о девушках, живших взаперти. Вы их нашли?

– Да, ужасный случай, произошедший сорок девять лет назад. Думаю, одна из девушек и есть убийца.

– И вы сожалеете, что придется ее арестовать. Своими руками снова упрятать ее в клетку, в голубятню.

– Это верно.

– И нормально. Отсюда и реакция избегания. Существует и другая возможность, хотя и маловероятная.

– То есть?

– Есть переносный смысл у слова “голубь”, “голубок”: тот, кого можно обмануть, обидеть. Возможно, вы боитесь, что вас водят за нос, принимают за человека, которого легко обвести вокруг пальца. Иными словами, вам вешают лапшу на уши. Но если эта неосознанная возможность могла настолько вас ранить, что вы избегаете даже отдаленно напоминающего об этом слова, значит, речь идет о человеке, имеющем к вам непосредственное отношение. О предательстве. Возможно, кого-то из ваших сотрудников.

– Меня предал мой самый давний помощник, но я уже урегулировал эту проблему.

– Как?

– Уничтожив существо, с которым он себя спутал.

– Как? – повторил врач.

– Расквасив ему физиономию.

– А, это ускоренный метод. И что, подействовало?

– Отлично. Он сразу стал самим собой.

– У меня-то вряд ли появится возможность применять такой метод лечения! – заметил психиатр, расхохотавшись. – А теперь серьезно. Этот ваш подчиненный ушел со сцены. Попытайтесь подумать о других членах вашей команды. Может быть, вы опасаетесь, что кто-то из них давал вам неполную информацию? В конце концов, разве нельзя желать, чтобы убийца этих мерзавцев вышел сухим из воды? Считать, что он вершит справедливую месть?

– Нет, – произнес Адамберг, – не хочу даже рассматривать такую возможность.

– Я рассказал вам о двух возможных вариантах. Либо мысль о том, что придется надеть путы на раненое существо – на женщину, либо предательство одного из ваших людей. Теперь сами думайте, Адамберг.

– Я не умею думать.

– Тогда спите.

Комиссар, встревожившись, снова сел на свое место. Он записал в блокнот обе гипотезы врача. Надеть наручники на маленькую узницу, пусть даже она помешалась и стала убийцей? Отправить ее в камеру, чтобы она окончила свою жизнь так же, как и начала? Стать ее последним тюремщиком? Последним месье Сегеном? Он старался выполнять свою работу, старался об этом не думать. Не думать, потому что это слишком болезненно, – и вот оно, избегание.