Когда выходит отшельник

Все три с половиной часа, пока они ехали в поезде, Адамберг беспробудно спал, завалившись на бок: шар со снежинками, лежавший у него в кармане, безжалостно давил ему на ребра, но он не реагировал. Даже в Париже, на Лионском вокзале, где они остановились с диким скрежетом, он не проснулся, и Вейренк с трудом его растолкал.

В мятой одежде, со спутанными мыслями он осторожно, чтобы не разбить тарелку, поставил рюкзак на пол в кухне, потом вышел в маленький садик, уселся под вязом, закурил сигарету Кромса и растянулся на сухой траве, наблюдая за тем, как за набегающими облаками тускнеют звезды и гаснет лунный свет. Он не хотел есть, не хотел пить.

Приподнявшись, он в темноте набрал сообщение, адресованное всем сотрудникам комиссариата:

Команде: миновали 52-й градус. Два дня – полное молчание. Всем вольно, минимум дежурных, кормить дроздов обязательно. Подробности в пятницу в 14 часов.

Он снова улегся на землю, размышляя о том, что, когда Магеллан обнаружил пролив, корабли устроили победную канонаду. Он ничего подобного не желал. Из раздумий его вывел сигнал мобильника. Пришло сообщение от Вейренка:

Я в двадцати метрах от “Гарбюра”, он еще открыт. Я тебя жду. У меня есть один вопрос.

Нет, Луи, не приеду, извини, –

ответил Адамберг.

Но у меня вопрос, –

настаивал тот.

Адамберг понял, что Вейренк, зная, как холодно в только что открытом проливе, звонит, чтобы вытащить его из льдистого сумрака кельи, где обитает отшельница. Он вспомнил побитое временем изваяние святого Роха. Человека поглотил лес, и там его нашел пес, посланец внешнего мира.

Сейчас буду, –

написал он.

– Ты, видимо, голодный? – предположил Адамберг, глядя на стоявшую перед ним тарелку гарбюра.

Вейренк пожал плечами:

– Не больше, чем ты.

– И что теперь?

– Ты ешь, и я ем. Мне кажется, это в порядке вещей.

Так они и поглощали пищу в полном молчании, словно люди, полностью сосредоточенные на том, что делают в данный момент.

– Ты еще раньше решил так поступить? – спросил Вейренк, покончив с едой и разливая по стаканам мадиран.

– Это и есть твой вопрос?

– Да.

– За последние две недели мы выпили немало мадирана.

– Наверное, без этого мы не смогли бы выдержать стужу и ветер, бросавший нас от одной скалы к другой.

– Холодновато было, правда?

– Ответь на мой вопрос. Ты заранее решил так поступить? Отпустить ее на все четыре стороны?

– Да. Не очень давно, но заранее.

Вейренк поднял стакан, и мужчины чокнулись, стараясь сделать это беззвучно и держа стаканы над самым столом.

– Но она и сделает так, как ей хочется, вернется в клетку, – сказал Адамберг.

– Если бы ты ее не нашел, она сама навела бы тебя на след.

– Ты намекаешь, что она это сделала намеренно? Совершила промах? По телефону? Сказала: “Зло берет, что он укокошил их всех”?

– Эта женщина не совершает ошибок. Все было кончено, и она ждала тебя.

– А почему я тогда не прореагировал?

– Думаю, ты сам это объяснил.

– Да? Когда?

– Помнишь мои скверные стихи?

– Ах да, – произнес Адамберг, немного помолчав. – “Не ты ли, медля, сам давал ей шанс?”

– Ты помнишь. Но все же было бы лучше, если бы ты, когда захочешь что-то запомнить, выбрал стихи получше.

– Спасибо, сократик, – улыбнулся Адамберг и, чуть склонившись набок, привалился к спинке стула и к стене.

– Если не хочешь стать похожим на Данглара, не говори “сократик”.

– А как нужно?

– Философ – последователь Сократа. Только я не философ. Ты на самом деле попробуешь добиться для нее разрешения держать в камере коллекцию шаров?

– И у меня это получится.

Адамберг прочитал сообщение, пришедшее ему на мобильник:

Приветствую открытие пролива и шлю мои скромные поздравления.

– От кого это, как ты думаешь? – спросил он, поворачивая экран к Вейренку.

– От Данглара.

– Вот видишь, он перестал быть придурком.

Адамберг незаметно взглянул на Эстель, которая, сидя за дальним столиком и держа ручку, делала вид, будто проверяет счета, хотя на самом деле их не проверяла.

– Луи, это твой последний шанс.

– Жан-Батист, я мысленно в Кадераке.

– Как твои мысли могут быть где-то отдельно от тебя? Ты все время забываешь две вещи: если ничего не делать, в конце концов так ничего и не сделаешь.

– Может, мне это записать?

Адамберг покачал головой. Вейренку удалось его отвлечь.

– Ни в коем случае. Записывают только то, что непонятно.

– А вторая вещь какая?

– Это наш последний ужин в “Гарбюре”. Ты больше сюда не придешь, Луи. И я тоже.

– Это почему?

– Есть такие места, которые входят в маршрут путешествия. Путешествие окончено, и это место исчезает вместе с ним.

– Корабль уходит и уносит свой якорь.

– Совершенно точно. И вдруг оказывается, что у тебя мало времени. Ты об этом подумал?

– Нет.

Теперь уже Адамберг наполнил оба стакана.

– А ты подумай. Пока пьешь этот стакан.