Когда взорвется газ?

Пан Халецкий был выкован из стали. Слегка окислившейся, кое-где проржавевшей, в трех местах пробитой одной из тех специальных машинок, которые люди придумали для того, чтобы прострачивать друг друга свинцом. Если «модельки» придавали своим кукольным личикам желаемый вид с помощью помады, карандашей, пуховок и кисточек, то над лицом Казимира потрудились молотки с граверными резцами, рихтовочная киянка и чекан. Расплющенный нос, деформированные уши, разбитые и многократно зашитые надбровья, из-под которых настороженно выглядывали спрятавшиеся от ударов серые глаза, размазанные под носом губы, изрядно «покорбованный» подбородок… Когда на серьезной «стрелке» Млот молча гипнотизировал противника, у самых «конкретных» и «реальных» пацанов душа уходила в пятки, и они либо промахивались, либо «включали заднюю». И правильно делали.

— Ты внутрь загляни, — не успокаивался Альберт. Настоящее имя Ханыкова было Али, но он его не любил.

— Двенадцатый калибр, а ствол одиннадцатого — именно для стрельбы птиц. Такая сверловка делает дробовой сноп короче, его плотность возрастает, а процент попаданий увеличивается!

— Уговорил! Давай я попробую! — поднялся навстречу Миша Слезкин и ловко принял двустволку. — Только не надо примешивать сюда политику. Это не международные соревнования…

Он выстрелил десять раз и, хотя допустил пять промахов, но «модельки» аплодировали ему столь же бурно, как и чемпиону.

— Для непрофессионала вполне прилично, — кивнул Ханыков. — Что у тебя с французским гражданством?

Слезкин развел руками.

— Ничего не выходит. Я представил чистые документы, но проклятый Интерпол вспомнил, что десять лет назад меня объявляли в розыск! Ну и что, как объявляли? Все уже забыто и бурьяном поросло… А у тебя?

Плоское лицо Ханыкова недовольно скривилось.

— Те же яйца, только сбоку! В девяносто девятом меня выслали из Испании за обычную драку в баре. Так они до сих пор помнят! Хотя мой адвокат сказал, что при отсутствии судимости эти суки не могут использовать то говно, что накопилось в их долбаных компьютерах!

Стальная статуя тяжело пошевелилась в своем шезлонге.

— А я получил паспорт Пуэрто-Рико. Всего за сотку «зеленых», вложенных в их экономику. Могу без виз кататься по всему глобусу и жить в любой стране. Кто хочет, у меня канал остался…

Слезкин почесал в затылке. Правое веко задергалось, из-под него выкатилась непроизвольная слеза. Последствия контузии от чиркнувшей когда-то по виску пули.

— Надо подумать… Хотя у тебя не было заморочек с Интерполом!

Он переломил ружье, еще две гильзы вылетели из горячих стволов и присоединились к десяткам пустых «тюбиков от помады». Слезкин ногой сбросил несколько штук в воду.

— Ты что?! — возмутился Хан. — Хочешь, чтобы меня вообще сюда не пускали? У них с этим строго…

— Да ничего, утонут… Как там ты с харьковскими разобрался?

— Нормально… Как обычно…

Ханыков настороженно огляделся.

— Ладно, Слеза, спрыгиваем с этой темы!

— Да не боись. «Папа» ловит рыбу, а Витек в каюте, сразу с двумя телками занимается…

— Все равно. Хорошая погода, правда? Приятный ветерок, не жарко…

В теплом прозрачном воздухе, нарушая умиротворяющую желто-бело-голубую цветовую палитру курортного отдыха, чужеродными звездообразными кляксами расплывались черные пятна графитовой пыли, вызывающие тревожные ассоциации с заградительным огнем ПВО из канувших в Лету фронтовых сводок.

* * *

Около полудня основные пассажиры собрались на ланч.

— Хорошо отдыхаем, Валентин Леонидович? — почтительно обратился Баданец к дородному мужчине с седыми висками.

Тот довольно потер руки.

— Отлично! Сейчас увидите, какого зверя поймал!

И в свою очередь спросил:

— Ну, каковы там у вас политические перспективы?

Баданец покачал головой.

— Смутные. Фокин рвется в президенты, как танк. Гайсанов под него залез, будет обеспечивать финансовую поддержку… Ну, путаются там еще разные темные лошадки: Степанович, например, Лютенко… Их никто в расчет не берет. Значит, надо ставить на Тучку…

Скорин пропустил последнюю фразу мимо ушей. Стало ясно: «Папу» не интересует предвыборная борьба, ему все равно, на кого поставит Виктор Богданович. Сам он дождется конца скачки и поставит на победителя!

— Как там Гайсанов? — спросил российский газовый король.

— Что ему сделается. — Баданец поскучнел, хотя старался это скрыть. — Все говорит: «Ключи от газа у меня, а у тебя так, крохи… Да и те я даю!» Ревнует! Если узнает, что я тут, с вами…

— А мы ему не скажем, — заговорщически подмигнул Валентин Леонидович, давая понять, что он верный друг, на которого можно полностью положиться. Но Баданец знал — это вранье. Или дипломатичность — можно называть, как угодно.

Повар в отглаженном белом халате и высоком белом колпаке торжественно поставил на крахмальную скатерть огромную фарфоровую тарелку с темно-розовыми ломтиками тунцового филе.

— Блюдо дня! — торжественно объявил он и почтительно поклонился. — Самое свежее суши в моей жизни, Валентин Леонидович. Я его разделываю, а он еще бьется!

Скорин снисходительно кивнул и азартно развел руки: