Когда забудешь, позвони

— Зачем молчать? — деловито возразила Батманова-Забелина, вытащила из сумочки фотографии и разложила веером на столе. — Можете восхищаться вслух. — И принялась тыкать наманикюренным ноготком в яркие снимки. — Это Васька, ему уже девять. Свободно шпарит по-английски и по-турецки, сейчас немецкий осиливает. Но с боем, немцев не любит. Откуда такая антипатия к арийцам — не знаю, но подозреваю, что во всем виноват хозяин магазинчика, куда я постоянно заглядываю. Питер все время щипал маленького Ваську за щеки — выражал восторг. — С фотографии улыбался худенький, белобрысый мальчуган, черноглазый, в темном костюмчике, белой рубашке и при бабочке — будущая звезда российской дипломатии. — Водолазом мечтает стать, — вздохнула счастливая мама, — или летчиком, на худой конец. Пока точно не определился.

— Хороший мальчик! — одобрила тезку Василиса. — Настоящий мужчина должен стремиться ввысь и не бояться спуска.

— А это — наша Катюшка! — В объектив строго смотрела рыжая девчушка, синеглазая, серьезная, с разнаряженной Барби в пухленьких ручках. — Следующей весной будем отмечать пятилетний юбилей. Юра над дочкой трясется и уже сейчас ревнует к будущему зятю. Смешно, правда?

Смешно, что молодость прошла! Что собрались они за десять лет впервые. Что у самой младшей — двое детей и морщинки. А старшая разменяла пятый десяток, но все так же тычется носом в стены и не знает, к какой прислониться. Не для поддержки — чтоб спину не холодило. А откуда дует и почему — даже думать не хочется. И все же, это — счастье! И годы, и седые волоски, что надоело дергать, и дружба, которую не разорвать, и краткие встречи, и длинные разлуки. Они многое пережили вместе, потом долго жили врозь. Но пока нога топает, душа на месте и тело в вертикали, отделить их друг от друга не в силах ни время, ни расстояние.

На стол опустилась бутылка вина.

— Прошу принять комплимент от ресторана. Синьор Марчелло посылает вам «Пино Гриджио» и просит передать, что счастлив будет видеть вас снова. — Официант открыл бутылку, разлил по бокалам вино и удалился. Так же быстро и бесшумно, как возник, одаренные и рта раскрыть не успели.

— Это Рыжик итальянца на лопатки положила, — улыбнулась Лариса.

— Nomina sunt odiosa — не будем называть имен, девочки, — заскромничала невольная чаровница, поднимая презентованный бокал. — Давайте выпьем за нас! За нашу дружбу и нашу память! — Синие глаза вперились в серые. — Я никогда не забуду ту ночь в твоем доме, Васечка. Спасибо тебе за все!

— Спасибо за Стаську, Василек, — эхом откликнулась Лариса.

Васса решила, что не выпитое вино ударило им в голову и эти двое взяли не тот тон — смешной и наивный, от которого щиплет в бедном избитом носу.

Рассчитались с официантом, когда зал почти опустел.

Ни одна уважающая себя дама не наденет второй вечер подряд один и тот же костюм. Василиса в дамы не стремилась, а потому со спокойной душой опять облачилась в черный итальянский шелк. Вещь — к лицу, капризничать не пристало, а энергетика вчерашней встречи, даст Бог, поможет и сегодняшней.

Ив ждал ее у входа. Стройный, седеющий, авантажный господин с уверенными манерами и беспокойным взглядом, в котором прочитывалось смятение. В этот раз их окружали белые тона, изысканность и шик. На небольшой эстраде в углу негромко музицировал пианист. Под потолком сияла хрустальная люстра, на столах белоснежились накрахмаленные скатерти, делегируя в интерьер стройные матовые вазончики с позолотой и одинокой розой в чистой воде. Эта манерная томность развеселила чуждый элемент и напомнила о дамских романах, заломленных в признании руках, камелиях, шелковых подвязках и прочей мутотени, вызывающей вместо благоговения ухмылку. А подсуетившаяся мыслишка просветила, что поддельный жемчуг и здешний декор вполне соответствуют друг другу, а потому есть надежда, что приглашенная окажется в своей тарелке.

— Мадам Васья летит в Римини?

— Да.

— Когда?

— Завтра.

Подплывший официант прервал содержательную беседу, почтительно принял заказ и отчалил, стараясь держать высоко свою подневольную голову. Вассе показалось, что местная обслуга претендует на эксклюзив.

— Мадам Васью кто-то обидел? — прервал аналитический процесс Ив.

— Почему вы так решили?

Де Гордэ молча указал на свою скулу.

— Ах, это, — беспечно улыбнулась неумелая гримерша, — не стоит беспокоиться! Вчера упала со стула, немножко ушиблась.

Француз вздохнул, но ничего не сказал, хотя по глазам видно, что не верит ни единому слову. Пожалуй, к прочим его достоинствам стоит приплюсовать и деликатность. Через пару часов копилка добродетелей пополнилась и терпением. Ив никак не пытал ее о решении, которое должно быть сегодня озвучено. Они мило болтали о разных пустяках: о погоде в Москве и Париже, о Лувре и Эрмитаже, об устрицах и шашлыке, о вилле на Золотом Берегу, где полным ходом идет ремонт, о Жаке, с которым так и не удалось увидеться.

— Mon Dieu! — вздыхал докладчик. — Успешный бизнес — гарант одиночества. Даже на сына время нет.

— Времени, — улыбнулась Васса. Эта редакторская правка, похоже, претендовала на традицию.