Когда закончится война (СИ)

— Что ты делала в кладовке? — отчеканивая каждое слово, спрашивает меня мальчишка. И я понимаю, что он достиг своей точки кипения.

— Я не знаю, — тихо и убедительно говорю я, глядя прямо ему в глаза. — Я правда не знаю…

Это же действительно так. Как ему объяснить, чтобы он понял?

Тихон мне не поверил. Он отворачивается к стене и, нервно барабаня пальцами по столешнице, обиженно пыхтит.

Начинаю скучать. Вожу пальцем по скатерти туда-сюда, собирая ее в гармошку и снова разглаживая.

— Да уж, — усмехаюсь я, краем глаза наблюдая за действиями мальчишки. — Скучно у вас тут. Я уже молчу о том, что сети нет, так даже и ящика не наблюдается. Уж такое-то примитивное устройство у каждого есть.

— Какого ящика? — оторопело переспрашивает Тихон, отрываясь от своего занятия.

— Ну этого… Телика. Телевизора в смысле, — поясняю я, натыкаясь на недоуменный взгляд.

— А луну не хочешь? — внезапно ощетинивается на меня мальчишка. — Телевизор она захотела!

Обиженно складываю руки на груди и неожиданно для самой себя начинаю говорить:

— На самом деле, этого дома уже нет. На этом самом месте лагерь для детей… Большое такое здание, — шепчу я, не спуская с мальчишки глаз. Мне просто надо выговориться, убедить кого-то, что я права. — Ты знаешь, я просто шла по коридору, а за мной шла она. Лера. Ну, это моя знакомая, она в лагере у нас что-то вроде старосты… И я от нее спрятаться хотела. Залезла в кладовку. А потом, когда хотела выйти, открываю дверь, а там ты стоишь…

Замолкаю на полуслове, натыкаясь на его взгляд. Он смотрит на меня с непониманием, и даже с ужасом. Мне хочется ему еще многое сказать: о том, как мне страшно, как хочется вернуться назад и, самое главное, найти подтверждения в своей адекватности. Но я молчу. Кажется, я его лишь напугала еще больше.

— Фантазии у тебя, конечно… — бормочет Тихон, внимательно вглядываясь мне в лицо.

Опускаю голову, борясь с желанием вступить в спор. Жутко хочется опровергнуть его высказывание, накричать на него и убедить в своей правоте. Но я понимаю, что ничего хорошего из этого не выйдет, и поэтому молчу. Слезы обиды подступают к горлу.

Вдалеке раздается первый раскат грома. С удивлением отмечаю, что гроза и правда скоро начнется. Тихон оказался прав. Может, я и во всем остальном ошибаюсь?

— Ну хорошо, — вдруг неожиданно мягко говорит Тихон.

Поднимаю голову и сквозь слезы смотрю на его лицо. Он сидит, облокотившись локтем о стол, и внимательно смотрит на меня.

— Хорошо, — повторяет он. — Значит, по твоим словам, здесь сейчас должен быть пионерлагерь?

Качаю головой, вытирая рукавом слезы и вздыхая.

— Не совсем. Просто лагерь. Пионеров тогда уже не будет…

Тихон молчит. Наконец он медленно кивает, соглашаясь со мной.

— Ладно. Пусть будет просто лагерь. А где тогда Листеневка?

Моргаю и думаю, прежде чем ответить. Вижу, что он ждет от меня разумного объяснения. Открываю рот и выдаю:

— Не знаю…

Мальчишка устало вздыхает.

— Понимаешь, семьдесят лет прошло… Ее могли за это время просто снести. Понимаешь?.. За семьдесят лет очень многое поменялось…

— Так ты хочешь сказать, что ты пришла сюда из будущего? — озаряет догадка Тихона.

Утвердительно киваю. Во мне потихоньку зарождается надежда. Он вроде бы все понимает и даже не называет меня психованной.

— Докажи, — просит мальчишка, с оживлением встряхивая головой.

Эта просьба вводит меня в ступор. Что бы ему сказать, чтобы он поверил в мой рассказ? Судорожно пытаюсь вспомнить что-нибудь важное из истории Советского Союза. Какую-нибудь значимую дату…

— Вот, — наконец произношу я, — Сталин умрет в 1953 году. Пятого марта…

Слежу за его реакцией. Какое-то время он молчит, переваривая только что полученную информацию. После чего совершенно неожиданно выдает:

— Надо же, прямо в мой день рождения…

Его голос звучит с иронией. Это больно меня задевает. Ну, а чего я, наивная, ожидала? Конечно, никто в адекватном состоянии не способен поверить в тот бред, что я сейчас несу…

— Ты мне не веришь, — злобно цежу я сквозь зубы.

— Конечно, — легко соглашается мальчишка, улыбаясь во все тридцать два зуба. До чего же мне сейчас хочется их выбить…

Развеселился. Цирк приехал. Ну, надо же хоть кому-то его повеселить, а то ходит, словно тень, злится на всех и острит постоянно.

— Ну ладно, — выпаливаю я, чуть не срываясь на крик. — Меня специально сюда послали, чтобы выведать обстановку. Да и вообще Гитлер — мой папаша!

Смотрю на него с торжеством. Меня очень забавляет его реакция. Мальчишка сначала побелел, потом покраснел, а сейчас вообще почти фиолетовый. Открывает и закрывает рот, словно выброшенная на берег рыба, и молчит. Сказать нечего? Или испугался?

— Ненормальная, — сузив глаза, выплевывает мне в лицо Тихон и отворачивается.

Фыркаю и в свою очередь отворачиваюсь к окну, желая показать ему, насколько мне плевать.

Гроза уже совсем близко. Я вижу, как небо одна за другой разрезают молнии. Гром гремит уже где-то рядом, а на землю уже падают первые капли.

— Который сейчас час? — спрашиваю я у Тихона.

Тот кидает на улицу быстрый взгляд и с уверенностью отвечает:

— Около трех.