Когда запоют мертвецы

Клаус Хедегор ждал Эйрика в своем обитом деревянными панелями кабинете, где был накрыт небольшой столик на двоих. При аресте он не присутствовал, и это был первый раз после их совместного ужина, когда судья и пастор увиделись вновь. Королевский эмиссар был одет в тяжелый халат с меховой оторочкой и подпоясан широким поясом с золотыми кистями. Мягкие туфли ступали по ковру бесшумно.

– Добрый вечер, преподобный. – Хозяин указал пастору на кресло рядом со столиком. – Спасибо, что приняли мое приглашение на эту скромную трапезу. Надеюсь, заключение не причиняет вам неудобств.

– Какие могут быть неудобства, господин судья? Это я смею надеяться, что не доставляю вам много хлопот, – в тон ему отвечал Эйрик. Он опустился в кресло напротив Клауса Хедегора, положив руки себе на колени. До кистей они были грязны и покрыты синяками, а мизинец на правой так и остался синюшным после того, как с него сняли веревки. Судя по острой боли, Эйрик подозревал перелом. Глядя на его ссадины, судья с досадой цыкнул языком.

– Никаких хлопот, мой дорогой друг! – Если не знать, что беседуют тюремщик и заключенный, легко можно было решить, что встретились два давних знакомых, которые от всей души желали, чтобы другому было удобно. – Мне жаль, что моя стража переусердствовала.

После этого обмена любезностями он предложил Эйрику попробовать чудесного молодого барашка и терпкое вино. Пастор с благодарностью принял угощение: мясо он жевал медленно, стараясь не заглатывать куски целиком, но от вина отказался, попросив налить воды. Будь он по-настоящему сильным колдуном, сумел бы нырнуть в кружку – и поминай как звали. Однако сейчас надежды на это не было. Если даже с помощью банд-рун он не сумел заставить стену расступиться…

– Знаете ли вы, кто перенес королевскую резиденцию в Бессастадир? – неожиданно поинтересовался Клаус Хедегор. На Эйрика он не смотрел – изучал взглядом содержимое своей тарелки.

– Не думаю.

– Около сорока лет назад это сделал вице-губернатор Исландии, мой земляк по имени Оулав Пьетурссон[18]. Преинтереснейший был человек, должен сказать. В народе его называли «оборотнем» и считали могущественным колдуном. Подозреваю, что он и выкопал здесь темницу, укрепив ее на свой лад. – Клаус Хедегор медленно, точно нехотя поднял взгляд на Эйрика. – Кто, как не знающий человек, способен понять другого знающего человека, правда, преподобный?

Старый лис, не без восхищения подумал Эйрик. Так вот отчего не работала ни одна руническая связка!

– Что стало с этим вице-губернатором?

Клаус Хедегор скупо улыбнулся:

– Это уже не так интересно. Он попал в опалу за то, что любил погреть руки там, где не следовало. Вдобавок его обвиняли в том, что он пытался привораживать исландских красавиц… Такая банальность! К слову, Йоун Арансон, последний католический епископ, был не ваш ли родственник?

– Именно так. К чему вы клоните, ваша честь? Раз моему предку отрубили голову на Скале Закона, будет только справедливо, если я последую его примеру?

Клаус Хедегор тяжело вздохнул и поднялся. Эйрик отметил, что, хотя съел он немало, вовсе не отяжелел и не разомлел.

– Я не злодей, преподобный Эйрик, каким вы, должно быть, меня рисуете. И судить вас, раз уж на то пошло, будут честным судом. У нас, в отличие от остальной Европы, не принято выбивать показания под пытками. Но нашлись свидетели, которые добровольно – я подчеркиваю, добровольно! – согласились выступить на стороне обвинения. Полагаю, ваши друзья и покровители епископ Скаульхольта и пробст Йоун Дадасон будут защищать вас. Надеюсь, их доводы будут убедительны.

– Ровно настолько, насколько вы захотите им поверить.

Эйрик неожиданно ощутил ужасную усталость. Клаус Хедегор не был плохим человеком. По-настоящему плохие люди встречаются редко. Он был обычным чиновником, спокойным, рассудительным, но вместо крови у него по венам текли чернила, а сердце билось точно, как метроном.

– Пожелай вы честного суда, вы выдвинули бы обвинения не только против меня, но и против вашей дочери Эльсе.

Клаус Хедегор предостерегающе поднял брови, но пастор все равно продолжил:

– Ведь это ее видели слуги, и ее обувь была испачкана, разве нет? Меня вы схватили лишь потому, что ваша дочь не вспомнила ничего, что делала ночью, и не смогла объяснить, почему ее туфельки вымазаны лошадиным навозом.

Судья разглядывал свои переплетенные пальцы. Он не злился – по крайней мере, Эйрик не чувствовал исходящей от него злости. Может, потому, что точно знал, кто управляет ситуацией.

– У вас нет детей, преподобный.

– Бог рассудит, – равнодушно отозвался Эйрик. – Вы же знаете, что меня не в чем обвинить. Нет ни единого человека, кто пострадал бы от моего – якобы – колдовства.

– В таком случае вам нечего опасаться, – с легкой улыбкой ответил судья.

Альвхейм