Когда запоют мертвецы

…Разумеется, ей досталось. Ничего другого Диса и не ждала, но ей так хотелось дерзко ответить, что это стоило пары оплеух. Отец пытался заставить ее извиниться перед пастором, но она лишь сжала губы и смотрела с вызовом. Ни уговоры, ни подзатыльники на нее не подействовали.

Перед уходом преподобного Свейнна родители пообещали, что проучат ее как следует. Однако, к удивлению Дисы, особой взбучки не последовало: шлепнули пару раз и снова усадили за работу. Матушка лишь пригрозила, что, если Тоурдис будет отлынивать, она достанет свой «пробуждающий колышек» – палочку, которую ставят между веками ленивым слугам, чтобы те не могли закрыть глаза. Диса много слышала о таком колышке, но ни разу в жизни его не видела. Как-то она спросила о нем Гисли, но тот лишь посмеялся и сказал, что все это страшилки. Правда, услышав, что о колышке упоминала Хельга, припомнил, что видел, как таким наказывали особых лентяев.

Спать тем вечером легли поздно. Ворочаясь с боку на бок, Диса чувствовала, как от вязания сводит пальцы.

* * *

Проспать до утра ей так и не удалось. Диса сразу поняла, что ее разбудило, но поворачиваться лицом к бадстове не спешила. Родители снова ругались, а малыш Арни заливался плачем. Он перебудил весь дом: Кристин, спавшая рядом с Дисой, глубоко вздохнула и сжала руку сестры под одеялом.

Отец хотел, чтобы мать накормила младенца жирными сливками и тот унялся. Сказал, что их соседка Тоура жевала для своих отпрысков рыбу и вкладывала им прямо в рот. Когда он это произнес, Кристин изобразила, как будто ее тошнит. Мать на это ответила, что Тоура загубила больше детей, чем родила! Диса и не догадывалась раньше, что Тоура губила каких-то детей, хотя ей было известно, что сыновья пасторши время от времени умирали. Ей нравилось смотреть на деревянные гробики, которые опускали в маленькие могилки. Наверняка младенчикам там было приятно и уютно.

Укрывшись с головой, они с сестрой лежали и слушали, как мать меряет шагами бадстову, а сонный и раздраженный отец жалуется, как он измучен. Пабби повторял, что целыми днями трудится, но уже которую ночь не спит. Если из-за его рассеянности случится несчастье, что Хельга тогда будет делать?

– А что ты предлагаешь, Маркус? – громким шепотом спросила мать, хотя понижать голос не было никакой необходимости. Крики ребенка все равно все заглушали. – Думаешь, я не устала? Или я не тружусь? В чем ты меня обвиняешь?

– Весь дом страдает от того, что ты не знаешь, как обходиться с собственным ребенком! Ты – мать, сделай что-нибудь! Я так больше не могу, Хельга, я не выдержу! Он орет и орет как оглашенный. Может, это вообще не наш сын?

Шаги матери остановились. В перерывах между детскими воплями было слышно, как она тяжело и шумно дышит.

– Что ты этим хочешь сказать? – прошипела Хельга, и голос ее звучал как вода, попавшая на раскаленные камни.

– Может, он подменыш, может, это аульвы нам его подбросили, а нашего ребенка забрали к себе! Я слышал тысячи таких историй!

Диса зажала себе рот, чтобы не засмеяться в голос. Отец мог бы знать, что в этих краях аульвы не водятся, а до ближайшего их жилища несколько дней пути. Захоти они украсть ребенка, могли бы найти хутор поближе. Но пабби никогда не интересовался, где живут аульвы, и смеялся над историями о них, которые слышал от работников. Теперь же хватило нескольких ночей без сна и одного орущего младенца, чтобы он внезапно во все поверил.

– Что за бред ты несешь, Маркус, да ты не в себе! Господь с тобою, хорошо, что этого не слышит преподобный Свейнн… Ребенок просто болен, я это чувствую. Стоит выпустить его из рук, он начинает орать.

– Так сделай что-нибудь или я свихнусь! – зарычал отец.

Хельга ушла на кухню. Тоурдис услышала мамину возню, клацанье глиняных кувшинов и скрип стула, на который тяжело опустилась женщина. Кристин уснула, едва стихли крики, вскоре захрапел и отец. Диса тихо выбралась из-под шерстяного одеяла и, сунув ноги в ботинки, прокралась за занавеску.

На кухне горела лампа. Ветер хлопал в окно. Хельга сидела за столом, держа Арни одной рукой, а второй прикладывая к его губам клочок ткани, смоченный сливками. Малыш причмокивал, выжимая губами все до последней капли, глаза его были блаженно прикрыты. На краю стола стояла склянка.

Хельга выглядела совершенно изможденной. Лицо у нее осунулось, и Диса подумала, что матушка не спала гораздо дольше отца. Когда она вошла на кухню, Хельга дернулась, как будто готовясь к новой стычке, и расслабилась, только разглядев дочь.

– Я правда не знаю, что делать, – шепотом призналась она, раскачиваясь на стуле. – Он кричит, даже когда сытый. Мучает меня ужасно. Иногда я думаю, что Господь наказывает меня за…

Она замолчала, не договорив, и Дисе показалось, что Хельга плачет. Она тронула мать за рукав.

– Давай я его покачаю. А ты поспишь.