Когда же мы встретимся?

Не успел Егорка подойти к трамвайной остановке, как его позвали. Егорка оглянулся. Библиотекарь Алиса Евгеньевна подлетела к нему, обняла, прижалась своей плоской грудью.

— Здравствуй, Егорка, как я рада! Боже мой, ты на каникулы? Какой ты импоза-антный, — произнесла она в нос, — красивый и возмужал, господи!

Егорка улыбался и молчал. Если бы и хотел, он бы ни за что не переговорил Алису Евгеньевну. В свои сорок пять лет она славилась темпераментом восторженной девочки-театралки, книжницы, была всегда громкой, любопытной до новостей. Жить без преувеличений и поклонений талантам (имевшим, конечно, успех) она не могла. У нее не было мужа, и казалось, он ей и не нужен, она вся растворялась в дочери, в чужих способных детях и в том великолепии, которое нес выдуманный мир театра, кино, книг. Она тоже провожала друзей прошлым летом на запад и за полгода соскучилась. Димка вернулся ни с чем, а Егорку она ждала как героя.

— Кого-нибудь видел? — трясла она его за руку с нет терпением, затягиваясь по-мужски папиросой. — Жерар Филип у вас был? Дани Робен? Даниэль Дарье? Я семь раз смотрела «Красное и черное». Ах, какой гений Жерар Филип! Все-таки молодцы они, наши ни черта не умеют ставить классику.

— Жан Вилар приходил к нам в студию, — сказал Егорка.

— Я читала в «Культурке» его статью — умница. Не робок, как наши. Что он рассказывал?

— О своем национальном театре. Учил дерзости.

— Молодец! Это важно. Какой он? Высокий, импозантный, да?

— Хорош. Умный.

— К нам приезжал сюда Николай Симонов, изумительный Федя Протасов! Седой, патриарх, красавец. Я водила всех наших. Дима был, бедный мальчик, он так переживает свою неудачу. Мы непременно соберемся у меня, на высшем уровне.

— Вы давно его видели?

— Он бывает у меня каждую неделю в читальном зале. Он читает мне твои письма, но с пропусками. Я очень, очень рада за тебя! Ты прославишь наше Кривощеково. Вы были замечательные мальчишки, вспомни вечера в семьдесят третьей школе. Как вы играли «Лес» Островского, «Баню»! Из драмы путешествия ночью, ты не забыл, еще не зазнался? Шучу, шучу. Я простыла, но ты меня вылечил. Ты был в Малом, как там Ямщиков? Пропусти трамвай, успеешь.

— Я осенью был у него на даче.

— Вот об этом и расскажешь! Какой он стал? Неужели правда у него роман с…? У него прелестная жена, дочь.

— Не знаю. Я был случайно вечером. Романсы там пели, а я страдал, влюбился.

— Тоже роман? Прекрасно! Это прекрасно, Егорка, влюбиться, пусть она не ответит, ты все равно выигрываешь. Ты, как и в школе, пользуешься, надеюсь, успехом?

— Страдаю.

— Полно, полно. Вас все любили. Мы соберемся, девочки будут рады.

— Валя Сурикова здесь?

— По-моему, нет. Она куда-то уезжала, потом приехала, опять не видно. В институт не поступила. Ей закружили голову мальчики. Разве она тебе нравилась?

— Мы были влюблены в нее с Никитой еще в шестом классе, — сказал с улыбкой Егорка.

— Для меня новость! А Никита приехал?

— Он сошел на Горской.

— Я приглашаю вас, жду, у меня будет грузинское вино, мы соберемся на высшем уровне.

Егорка улыбался. Алиса Евгеньевна не изменилась и в словечках, в этом подчеркивании особой значимости своих приближенных. Приятные, талантливые люди как бы поднимали ее. Из года в год создавала она себе любимцев из маленьких школьников, они росли, получали аттестаты, уезжали и, навещая родину, заходили к ней уже большими, познавшими жизнь. Она сейчас побежит к себе на второй этаж, позвонит и разнесет весть о приезде друзей, наболтает о Москве и актерах множество историй, о которых Егорка ей не рассказывал. Эта слабость прощалась ей.

— О Ямщикове обязательно! — громко говорила она в трамвае. — Я слежу за ним. Ведь я его провожала тогда в Москву. Галя, Ия, Тамара — мы все там толкались, никогда не забуду. Мы осмелились забраться в вагон и ехали до Кривощекова, ужасно боялись, что поезд не остановится. Он поцеловал нас. Мы спели ему на прощанье песню Улдыса из спектакля «Вей, ветерок». Но ты знаешь об этом, я ведь, что мне дорого, могу тысячу раз повторять. Какой он был Улдыс! Красавец, элегантный, высокий, как они пели с Вяткиным. Ну, я пошла, уже «Сад Кирова». Мне к часу на конференцию «Положительный герой в произведениях последних лет». Надо, надо, Егорка, что поделаешь. Такая у меня работа. Требуют. Жду, деточка, до послезавтра, в семь!

Пассажиры еще долго рассматривали Егорку, они слыхали весь разговор и удивлялись этим странным людям, объяснявшимся будто дома.

Направляясь в Сибирь, Егорка понимал, что ему суждено разрываться между родными, друзьями и знакомыми. Три дня только. У всех понемножку — никому не угодишь, только обидишь.