Когда же мы встретимся?

— Потом. Я часто-часто тебе что-нибудь рассказываю.

— Что, что?

— А всю жизнь свою рассказала.

— И я как раз ее и не знаю.

— У нас ведь еще будет время? И здесь, и…

— В Керчь поплывем?

— Ой, коне-ечно. Я давно нигде не была. — Лиля взглянула на тициановских богинь. — Мы сидим, а Антошка войдет.

— Познакомлю вас.

Антошка притащил полную сумку продуктов, три бутылки вина; они выпили по рюмке и в сумерки пошли к морю. Антошка за столом подшучивал. Лилю представил Боле как «искусствоведа из центра». Боля дошла с Лилей под ручку до беленькой косой хатки у самого берега и сказала ей, что она не спит допоздна и пусть Лиля приходит к ней. Они повернули влево, ступали по траве у волн, говорили о Керчи. Антошка чего-то запинался, отставал, но Лиля звала его. Они как будто гуляли, как будто интереснее всего было изображать Егора, сочинять вслух смешное в своей нарочной глупости письмо и приглашать Лилю в Сибирь и поминать греков, турок и запорожцев, а кто-то над ними и каждый из них понимал одно: близка минута возлюбленных…

— Живешь ты, Дима, прямо в Греции, — сказал Антошка. — Черепки, море, виноградники. А тихо. Неужели правда здесь жил дед Демосфена? Давайте сюда переселимся. Егора заманим. Найдем ему ставку? Ну, завхоза место у тебя есть? Он любит.

— Егору найдем, а Никите, а тебе?

— Я стану декорации писать. Вы как хотите, а я искупнусь!

Они промолчали, подумали: наконец-то их оставляют. Сзади над головою глиняная стена, впереди выступ (туда побежал Антошка), сбоку море, пустое и ленивое. Дмитрий осторожно повернул Лилю за плечи. Она целовалась страстно, шептала ему слова бесконечной верности, торопилась поблагодарить за счастье и — о женская доля! — на всякий случай оберегала свой завтрашний день: «хочу быть с тобой всегда…»

Обратно шли виновато, поодаль друг от друга.

— Устрой меня в гостиницу, — сказала Лиля.

— Ни за что.

— Но, Ди-им… Что подумают!

— Пойдешь к Боле. Надсона почитает тебе.

— Я в гостинице переночую, а утром приду.

— Там мест нет.

— Тебе дадут.

— Мне, но не тебе же. Ты мне так и не рассказала свой сон.

— У нас ведь еще будет время? Ты не прогонишь меня?

— Он не станет тебя искать?

— Я об этом не думаю.

— Он же сказал, что без тебя не может.

— Ненавижу! Вернусь и буду вспоминать только нашу встречу. Ты появился, был снег, помнишь? Я тебя всегда ждала в снег. А ты долго не приезжал.

«Почти все вы, — хотелось сказать ей, — кричите «караул!» в самую последнюю невыносимую минуту. И зря взглядом винишься передо мной, что ты замужем за тем, кого не любишь. С несчастьем или кончать, или не вспоминать о нем».

— Малыш? — позвал он ее. — Ты где?

— Я с тобой. Ой, что это? — Она взглянула под ноги. — Ко-ошка…

Дмитрий присел на корточки и обнаружил пропавшего Болиного кота.

— Спирька! Ах ты плут, донжуан. Куда ты пропал? — Он взял его на руки. — И слепой, и глухой, а все ходишь вспоминать счастье. А Боля тебя ищет.

— Бедный… — погладила его Лиля. — Кто его так?

— Был, скажи, Спирька, молод, горяч, остроумен. Увлекался балами, прогулками. Кавалергарды устроили «темную». Да? Мурчишь. Да, Спирька? Поволочился в свое время? «Сияла ночь, луной был полон сад»?

Они принесли его, отдали Боле.

Антошка опередил их, накрыл стол и опять куда-то исчез.

Лиля сняла босоножки, прилегла на кровать. Еще два часа назад она бы не посмела сделать это. Дмитрий вошел, она улыбнулась ему затаенно.

— Тебе хорошо у меня? Кавардак, но на стене Тициан.

Она вытянула к нему руку, томно позвала к себе.

— Я посижу, посижу.

— Не пущу тебя.

— Боля! — крикнул Дмитрий в стенку. — Антошка ничего не говорил? Куда он делся?

— Я не видела его, мон пти[2].

— Мон пти… — передразнила Лиля. — Посиди так, мон пти. Десять минут. Сиди хорошо, не приближайся. Я на тебя погляжу.

Но Дмитрий не дал ей глядеть, повалился к ней, стал целовать. «Сейчас войдут», — шептала Лиля и тут же еще крепче прижималась к нему. Вскоре пришла Боля, не придала значения тому, что они разом вскочили, и заговорила о своем Спирьке. И стало ужасно скучно.

— Боля, — сказал Антошка, когда пили вино, — я предлагаю чокнуться за эту вредную пару. Они заставили меня тонуть, но я им прощаю.

— Они мне Спирьку нашли.

— Боля, возьмем Лилю к себе? — Дмитрий подтолкнул Лилю плечом. — Или отпустим ее в храм торговать свечками?

— А что: это дело, — сказал Антошка. — С миру по нитке — голому рубашка.

От трех рюмок вина голова у Лили закружилась, и уже было все равно, думают о ней что-нибудь этакое или нет. Она даже радовалась, что Антошка с благословением замечает, как она, чокаясь с Дмитрием, шевелит губами, обещая поцелуй.

— А теперь мы покурим на улице, — встал Антошка. — Не возражаете?

— Мы с удовольствием посекретничаем с Лилечкой.

Боля достала из кармана фартука зловещий «Памир», вставила сигарету в мундштук и закурила. Друзья быстренько вышли.

— Боля… Можно я буду называть вас как Дима? Боля, у вас счастливо сложилась жизнь?

— Боюсь думать об этом. Всего хватало. Вот говорят: если бы начать жить сначала. Зачем? Избави бог. Надо пережить все, что посылается нам для испытаний.

— Вы верите в судьбу?