Когда жёлтый карлик выходит на охоту

На полу было только полотенце. Антон, опуская меня вниз, попытался расправить его, но полотенце его интересовало явно в меньшей степени, чем моя грудь. Он исследовал меня пальцами и языком беззастенчиво, не давая возможности закрыться. Во мне возбуждение выросло уже до такого уровня, что я просто отдалась на волю собственного тела. А оно тоже целовало, даже, кажется, кусало от невозможности выплеснуть иначе накопившееся за такое длительное время перенапряжение. Я сжалась от боли, когда ощутила его в себе, и вцепилась в его плечо зубами, чтобы не закричать. Но он даже не замедлил движения — наоборот, толчки постепенно усиливались. Боль менялась на нечто иное, нарастающее где-то совсем глубоко. Я хотела остановить его, чтобы он дал мне возможность подстроиться под такие непривычные ощущения, но получилось только застонать.

Невероятно! Настолько сильно, приятно и неприятно одновременно, что я даже на его поцелуи теперь отвечать не могла. Пока он не напрягся всем телом и не вырвал меня из этой лавины наслаждения, резко отстраняясь. Я почувствовала теплое на внутренней стороне бедра. Снова закрыла глаза.

По мере выравнивания дыхания начали включаться и холодные мозги, которыми я всю жизнь так гордилась. До какой же степени идиотизма я упала, чтобы заниматься сексом — впервые в жизни! — на полу и без презерватива? Влюбленность — самое отупляющее чувство из всех, что можно себе вообразить!

Антон еще дышал немного рвано и пытался не наваливаться на меня всем весом, но до сих пор целовал в плечо. Мои руки сами по себе гладили его плечи, но теперь я могла думать и говорить:

— А если я забеременею?

Он усмехнулся мне в шею — наверное, до сих пор не было сил, чтобы поднять голову.

— Очень вряд ли. И пошли сразу мыться — тут вроде недалеко.

— А если я подхвачу от тебя что-нибудь? — я была даже рада, что рациональность во мне подавала признаки жизни, поэтому и не подумала бы извиняться за этот вопрос, который неуместен только для нерациональных и излишне романтичных людей — уж точно не для нас с Антоном.

— Очень вряд ли. Я… до сих пор… это не в моем стиле. И я звал тебя вниз.

— Тогда пошли мыться.

— Ты будешь со мной встречаться, Бубликова?

Я рассмеялась — устало, тихо, счастливо. И продолжала гладить его плечо. И думала только о том, какую замечательную ошибку допустила — и допустила бы ее снова, если бы у меня была попытка все исправить.

После душа мы долго-долго нежились в постели. Антон даже порывался повторить, обещая, что теперь будет куда круче. Ишь, сладкоголосый соловушка! Но не сегодня — сегодня я истощена. И даже больше эмоционально, чем физически. Он согласился, насупившись, но одеться мне так и не позволил, что было даже удобно — и для поцелуев, и для ненастойчивых ласк. Я никогда раньше не ощущала себя настолько умиротворенно-счастливой.

— Антон, а что дальше-то… ну, после того как желтый карлик выходит на охоту?

— Отстань, — он снова поцеловал меня в макушку. — Каждому человеку дается только один шанс узнать легенду до конца! Ты свой шанс упустила.

— Рассказывай уже, интриган.

— Охотится он! Больше ни слова не скажу!

Два экзамена я все-таки завалила — в смысле, сдала на четверки. Но декан не стала меня этим попрекать, из чего я сделала вывод, что предыдущий конфликт исчерпан.

Антон с той ночи окончательно переселился в свою квартиру, что обрадовало не только Буагильбера. Я же впадала в состояние бесконечной муки, боясь себе признаться, что мучаюсь-то я непривычным эмоциональным блаженством — пугающе странным, почти физически ощущаемым, но грозящим исчезнуть в любой момент. Я пыталась убедить себя в том, что прочно поселилась в его голове, но, к сожалению, сомнения в этом оставались. Но пока, кажется, самого его тоже все устраивало — он не выказывал никаких признаков усталости от меня, был нежным и несговорчивым, как и всегда прежде, не стеснялся прижимать и целовать меня при посторонних. Да и с чего бы ему этого стесняться теперь, если уж он и раньше этим не заморачивался? Я чувствовала, что его интерес ко мне не угасает — и от этого… еще сильнее мучилась нестерпимым блаженством.

Я продолжала работать — с Антоном и речи не шло о том, чтобы просто сесть ему на шею. Он оплачивал рестораны или покупал продукты, но вряд ли стал бы приобретать мне нижнее белье или зонт. Хотя я и не спрашивала — возможно, что он бы меня и удивил. Но ведь я изначально понимала, что связалась не с тем человеком, из которого можно выкачивать блага. И даже это меня устраивало. Меня устраивало даже то, как мы часто проговаривали со смехом все ситуации, когда мы наконец-то разойдемся в разные стороны. Например, если я растолстею или залечу, или если он еще хоть раз назовет меня «поварешкой», растолстеет или залетит.

Мы ссорились часто — по каждой мелочи, правда, тут же мирились. Иногда я даже специально выводила его из себя, чтобы увидеть всполохи страсти в его глазах — это он не мог контролировать, хоть и понимал, что я беззастенчиво пользуюсь его эмоциональностью для собственного удовлетворения. И ему это тоже нравилось.