Он не успевает ответить, как из двери появляется она сама — бледная, изможденная, но блаженно счастливая, держа на руках розовощекую дочурку, завернутую в желтое одеяльце.
— Лудо, дорогой, — кричит она при виде сына, — смотри, вот твоя маленькая сестричка! Правда она славная?
Мальчик смотрит через ограду с таким видом, точно она показывает ему новый чайник.
— Лудо, — басит Тим, проводя рукой по его волосам, — мы сейчас придем, и ты с ней познакомишься. Она мечтает встретиться с тобой.
Трогательно видеть, как взволнованны Тим и Крисси, и, когда я беру в руки крохотный сверток, естественно, что на глаза у меня наворачиваются слезы. Мне даже жаль Лудо, потому что мы все над ней воркуем и сюсюкаем. Ее зовут Лара. Тим и Крисси жутко признательны нам с Иззи за то, что мы приютили Лудо.
— Ну, Лудо, пойдем домой, — объявляет Тим, — пора и честь знать.
— Я пока не хочу домой, — Лудо смотрит на остатки нашего пикника.
— Милый, — подает голос Крисси, — ты прожил здесь целую неделю. Разве тебе не хочется, чтобы мы снова были вместе?
— Нет, — мотает головой Лудо, — не хочу.
Крисси вздыхает и треплет его по волосам.
— Тебе здесь было хорошо, да?
— Ага.
Она устало улыбается.
— Тогда, может быть, Вив разрешит тебе остаться еще на одну ночь?
— Может, мы попросим об этом Вив, а ты придешь домой завтра утром?
— Нет, извини, — Тим берет сына за руку, — Вив и так нас выручала целую неделю.
— Ну, папа! — восклицает Лудо, но родительский авторитет в кои-то веки берет над ним верх. Когда пожитки собраны и папа с сыном удаляются, я слышу, как Тим спрашивает:
— И что тебе больше всего понравилось у Вив и Иззи?
— Когда Вив уронила ключи в почтовый ящик, — отвечает Лудо.
Глава двадцатая
Теперь нас называют
Слава богу, всегда можно поговорить об Иззи.
— Она оправилась от простуды? А зуб, который шатался, выпал? — Энди бомбардирует меня вопросами, а я отвечаю с лаконичной учтивостью. — Как продвигается проект по естествознанию? — спрашивает он, опираясь спиной о кухонный стол и потягивая кофе.
— Вполне успешно, — отвечаю я.
— Он ведь про обитателей водно-болотных угодий, да?
Это он пытается произвести впечатление, что в курсе событий жизни дочери (живя тут, он про школьные дела не ведал ни сном ни духом).
— Верно, — говорю я, с трудом удерживаясь от того, чтобы не добавить:
Наступает небольшая пауза.
— Ты хорошо выглядишь, — замечает он.
— Вот как? Спасибо.
— Действительно хорошо, — повторяет он.
Черт возьми, он что теперь — мой куафёр? Сейчас еще спросит, давно ли я из отпуска. А он, надо сказать, этим ясным летним утром выглядит не лучшим образом. Волосы отросли и растрепаны, что ему несвойственно, а на лице — двухдневная щетина (что тоже необычно). Под глазами темные круги, веки опухли. Можно предположить, что он не спал и шпилил докторшу, но вид у него совсем не радостный. И в этом случае он вряд ли бы пришел, сославшись на бурную ночь.
Может, у них первая размолвка? По моим подсчетам, они встречаются около десяти месяцев — вполне достаточно, чтобы в его идеальном образе появились трещины. К этому моменту он уже может «забывать» смывать за собой в уборной (все не упомнишь) и периодически портить воздух. Я по-прежнему не знаю, живет ли она с ним и какая у них ситуация, и не спрашиваю. По правде говоря, мне по-прежнему тяжело от мысли, что они вместе, и чем меньше я знаю про их ситуацию, тем лучше. Радует то, что я давно не разглядываю фотографии Эстелл Ланг, и горжусь этим. Возможно, следует рассказать об этом Джулз как о «достижении», когда через час у нас состоится очередной тренинг?
— Иззи, ты готова? — кричу я. — Солнышко, папа ждет.
— Иду, — откликается она, и я слышу над головой ее топот. Они идут всего-навсего в кино и поесть карри, но день в обществе отца предполагает большие сборы — надо упаковать рюкзачок и подобрать аксессуары, особенно для волос, а от моей помощи она упорно отказывается.