Когда звезды чернеют

– У меня много клиентов, которым нужно работать с травмой, – невозмутимо говорит она. – Я стажировалась на солдатах и боевых психотравмах. Многие вышедшие в отставку солдаты становятся полицейскими. Они думают, то, что они тогда видели и делали, давно зарыто, всё в прошлом. Они топят это прошлое. Глушат его. Проблемы в семье. Алкоголизм. Но потом происходит какое-то событие, которое запускает травму. И они ломаются.

– Зачем вы мне это рассказываете? Я никогда не служила в армии.

– Есть и другие виды боев, Анна. – Королла смыкает перед собой кончики пальцев, ожидая, когда до меня дойдет смысл. – При поступлении вы указали в документах, что воспитывались в приемной семье. И у вас есть братья и сестры. Что с ними случилось?

– Это не имеет никакого отношения к моей работе.

– Возможно. Это зависит от того, насколько ваша работа соотносится с вашим прошлым. С тем, что вы уже перенесли. Вы можете рассказать мне о своих родителях? Вы их помните? Почему они не смогли позаботиться о вас?

Скорострельные вопросы, но слишком хорошо заряженные. Я поерзала в слишком мягком кресле, желая, чтобы наше время уже истекло, – но мы едва начали.

– Я не хочу об этом говорить. В любом случае, если я выверну перед вами душу, не понимаю, чем это поможет мне в работе. Мне будет только хуже.

– На самом деле такой разговор может принести облегчение. Вы это не обдумывали?

– Нет.

Длинная пауза, пока Королла рассматривает меня.

– Анна, люди эластичны. Я не сомневаюсь, что вы потрясающий специалист в своем деле. Вы очень хорошо управляетесь с ним. Возможно, даже чуть лучше, чем нужно.

– И что это должно значить? – я начала тяжело дышать, плечи напряжены и зажаты.

– Что тактика «вбирать все в себя» работает только короткий срок. Вы, возможно, думаете, что можете сколько угодно времени продолжать в том же духе. Но то, что вы переживаете, в действительности никуда не девается. Оно копится внутри и начинает делать свое дело. А ведь еще та старая травма, с которой вы так и не пришли к согласию… Бронированных людей не бывает. Если человек просит о помощи, это не значит, что он слаб.

«Слаб? А это еще откуда?»

– У меня все отлично. Спросите любого, с кем я работаю.

Ее взгляд пробежал по моему лицу.

– Если вы не хотите беседовать, мы можем рассмотреть другие способы помочь вам работать с травмой. Некоторые мои клиенты занимаются йогой или тай-цзи[18] или ведут дневник. Я просто пытаюсь предложить вам инструменты. – Она отложила блокнот и сняла очки. – Какой момент вашей жизни был самым мирным, когда вы больше всего были собой?

– Что?

– Ваше самое счастливое место?

Я понятия не имела, к чему она ведет этими вопросами, но единственным возможным ответом был Мендосино.

– Не все воспоминания о нем хороши. Но это дом.

– Хорошо. – Королла взяла очки в руку и посмотрела в окно, на сетку проводов, на небо. Потом закрыла глаза. – Я хочу, чтобы вы каждый день мысленно отправлялись в Мендосино, рисовали его в себе. Представляли его, пока он не будет завершен, весь город, как вы его помните. Затем, когда соберется весь образ – именно так, как вам хочется, – я хочу, чтобы вы начали строить дом, очень медленно, доска за доской. Достаточно большой дом, чтобы в нем поместились все, кого вы потеряли, все, кого вам не удалось спасти.

По моему телу пробежал холодок. Я уставилась на нее. Что она за человек, если может говорить такое? Какую вела жизнь, если может сидеть в одной комнате с незнакомцем и без страха закрывать глаза?

– И чем это упражнение поможет?

– Это способ встроить в себя то, что с вами случилось. Целебная мысль.

Целебная мысль? Это что, цитата из какого-то учебника для психотерапевтов?

– Таких больших домов не бывает.

– Это ваш дом, ваш разум. – Ее лицо смягчилось. – Он может быть настолько большим, насколько нужно. Покрасьте комнаты в яркие цвета. Впустите в них свет. И когда все будет, как должно, нарисуйте, как они входят в этот дом, все вместе, счастливые и радостные. Все эти дети, которые заслуживали лучшей судьбы.

Я почувствовала, как в груди что-то задрожало и рухнуло. Если б Королла замолчала хоть на минуту, я смогла бы перезапуститься. Но она не замолкала.

– Суть не в том, что вы перенесли, а в том, как вы сможете научиться с этим жить. Анна, вам нужно вылечить себя. И себя-ребенка тоже. Сделайте для нее комнату. Отыщите способ впустить ее туда.

Глава 12

Расставшись с Калебом, я возвращаюсь в домик, разогреваю банку жаркого и ем его над раковиной, потом наливаю в стакан на два пальца «Мейкер’с марк»[19] и мельком ловлю свое отражение в оконном стекле. Растрепанный хвост, мятая термофутболка, джинсы, не стиранные уже пару недель. Калеб вежливо не упомянул все это при встрече, но у меня явно период «Зова предков».

Я бодрствую сильно за полночь, пью и смотрю в огонь, пока в какой-то момент не засыпаю на шершавой клетчатой кушетке в гостиной. Приходят сны, которых я не хочу. О которых не просила. И сны ли это?