Коглин (ЛП)

— Да на чем они обычно прищучивают таких, как мы? Улики. Они прослушивали телефон, когда я приказывал продырявить коленку тому говнюку в Пайнлласе в прошлом году. У них есть мои фотографии сорок первого года. Мы разгружали присланный тобой из Гаваны груз.

— Ты поехал на разгрузку? У тебя что, с головой не в порядке?

— Я поступил неосмотрительно. Я повел себя как идиот.

Джо с трудом удержался, чтобы не всадить ему иглу прямо в глаз.

— Кто вышел с тобой на связь?

— Сотрудник Анслингера.

Федеральное бюро по борьбе с наркотиками под руководством неистового Гарри Анслингера было единственным правительственным органом, способным отличить шляпу от собственной задницы. И давно уже возникло подозрение, что именно Анслингер завел себе осведомителя в их кругах.

— Я бы никогда не выдал им тебя, — сказал Дион.

— Правда?

— Правда. Ты же знаешь.

— Разве?

Джо протянул руку и вывалил Диону на колени испорченный торт.

— Какого черта ты творишь?

— Тсс. — Джо вынул конверт, который накануне нашел под тортом. Бросил его на кровать, и конверт ударил Диона в подбородок. — Открой.

Пальцы у Диона дрожали, когда он открывал конверт. Он вытащил пачку банкнот — две тысячи сотками — и клочок бумаги под ними. Развернул его и закрыл глаза.

— Покажи мне, Ди. Покажи мне имя, которое там написано.

— Если бы они спросили, это не значит, что я бы сказал им. Я много раз не говорил.

— Покажи мне имя. Покажи мне, кто их следующая добыча.

Дион развернул к нему бумажку.

Коглин.

— Я бы ни за что…

— Сколько еще раз, по-твоему, я могу верить в ложь? Сколько еще, по-твоему, будут продолжаться эти пляски? Ты все время твердишь, что не стал бы делать того, никогда бы не сделал сего, не смог бы сделать еще чего-то. Ладно, хорошо, я согласен. Ты человек принципиальный, который лишь прикидывается человеком без чести и совести. Я же болван, который лишился всего — дома, положения, могу лишиться еще и жизни — ради спасения крысы.

— Ты спасал своего друга.

— Мой сын сидел в той машине. Ты взял моего сына на встречу с долбаными федералами. Моего сына.

— Которого я люблю как…

Джо резко рванулся к нему, нацелив иглу шприца под левый глаз Диона.

— Только не повторяй слова «любовь». Не в этой комнате.

Дион тяжело дышал, раздувая ноздри, но сидел молча.

— Думаю, ты продавал людей, потому что это в твоей природе. Это щекочет тебе нервы. Не скажу наверняка, но подозреваю, что так. И если делаешь что-нибудь постоянно, то сам становишься таким. Все остальные твои качества просто чушь собачья.

— Джо, послушай. Просто выслушай меня.

Джо ощутил себя униженным, когда увидел, как теплая слеза покатилась по лицу Диона, и понял, что она упала из его глаз.

— Во что мне предлагается поверить на этот раз? А? Что-то еще осталось?

Дион не ответил.

Джо шумно втянул воздух через нос.

— В нескольких минутах ходьбы отсюда есть сахарная плантация.

Дион заморгал:

— Я знаю. Вы с Эстебаном показывали ее мне лет пять назад.

— Через пару часов нас будет ждать там Энджел Балименте. Я передам тебя ему с рук на руки, и он вывезет тебя отсюда на катере. К полуночи тебя уже не будет на острове. Больше я не желаю слышать о тебе, а если услышу, что ты где-то высунул голову, я сам ее отрежу. Как взбесившемуся козлу. Это ясно?

— Послушай…

Джо плюнул ему в лицо.

Дион зажмурил глаза, теперь он тоже плакал, грудь тяжко вздымалась.

— Я спросил, ясно ли тебе?

Дион, не открывая глаз, взмахнул рукой перед лицом:

— Ясно.

Джо поднялся с постели и зашагал к двери.

— Сделай все, что нужно. Уложи вещи, попрощайся с Томасом, пообедай — все, что угодно. Если высунешься из дома раньше, чем я приду за тобой, у охраны приказ стрелять.

И он вышел из комнаты.

Озадаченный Томас стоял на каменном крыльце.

— Когда мы снова увидимся?

— О, — сказал Дион, — конечно скоро. Ты же знаешь.

— Я не знаю. Не знаю.

Дион опустился рядом с ним на колени. Для этого пришлось постараться, а встать, наверное, будет еще труднее.

— Ты же знаешь, каким делом мы занимаемся с твоим отцом.

— Да.

— И что это за дело?

— Незаконное.

— Ну да, только все здесь не так просто. Мы называем его нашим делом, потому что оно и есть наше. Несколько человек, вроде меня и твоего отца, принимают участие — как бишь это называется? — в предприятии. И это предприятие только наше. Мы не беспокоим никого со стороны, мы не вторгаемся в твою страну, не крадем твою землю только из-за того, что глаза у нас жадней живота. Мы делаем деньги. И мы защищаем своих, тех, кто делает деньги так же, как и мы. А если вдруг попадаем в неприятности, то не зовем на помощь мэра или полицию. Мы разбираемся с неприятностями сами, как полагается мужчинам. Иногда эта пилюля слишком горька, чтобы ее проглотить. Да, потому-то я должен уехать. Ты же видел, что было в Тампе. Ты уже видел, что бывает, когда у нас случаются разногласия. Все может обернуться довольно серьезно, понял?

Он засмеялся, и Томас засмеялся вместе с ним.

— Очень серьезно, понял?

— Да, — сказал Томас.