— У тебя два куска. Два куска, заработанные кровью и потом.
— Не так уж много, когда ты в бегах.
— Знаешь что? Это не моя проблема, Ди.
— А мне кажется, что твоя.
— Это еще почему?
— Если у меня не будет денег, мне придется высовываться. И еще я сделаюсь отчаяннее. Вероятно, буду больше склонен к необдуманным поступкам. К тому же Ямайка! Сколько дел мы там провернули в двадцатых, да и в тридцатых? Тебе не кажется, что там меня рано или поздно узнают?
— Возможно. Надо было думать…
— Нет, погоди. Это ты должен был об этом думать! Тот Джо, которого я знал, положил бы мне в чемодан несколько пачек денег и с десяток паспортов. Он нашел бы людей, которые перекрасили бы меня, возможно, приклеили фальшивую бороду, и все такое.
— У Джо-Которого-Ты-Знал не было на это времени. Джо-Которого-Ты-Знал придумал, как вывезти тебя отсюда живым.
— Джо, которого я знал, придумал бы, как переправить мне капитал на Исла-де-Пинто.
— Исла-де-Пинос.
— Глупое название.
— Испанское.
— Я знаю, что испанское. Но считаю, что оно дурацкое. Понял? Дурацкое.
— Что такого дурацкого в Сосновом острове?
Дион несколько раз мотнул головой и ничего не ответил.
Через ряд тростника что-то прошуршало. Наверняка собака, выслеживающая добычу. Они постоянно охотились на плантации и носились вдоль рядов — коричневые терьеры с блестящими темными глазками, которые убивали крыс острыми как бритва зубами. Иногда собаки сбивались в стаи и нападали на работников, если от тех пахло крысами. Одна пятнистая сучка по кличке Луз была настоящей легендой — за один день истребила двести тридцать семь грызунов, — ее целый месяц за это пускали ночевать в Маленький Домик.
Поля охраняли вооруженные люди, вроде бы защищая от воров, но на самом деле карауля работников, чтобы те, у кого были долги, не разбежались. А долги были у всех. «Это не ферма, — подумал Джо еще в первый раз, когда они с Эстебаном осматривали поля, — это тюрьма. Я прикупил акции тюрьмы». Потому Джо и не боялся охраны — охрана боялась его.
— Я выучил испанский, — продолжал Дион, — на два года раньше тебя. Помнишь, я говорил тебе, что это единственный способ выжить в Айборе? Ты еще ответил: «Это же Америка. Я хочу говорить на своем собственном паршивом языке».
Джо никогда такого не говорил, но все равно кивнул, когда Дион оглянулся на него через плечо. Он снова услышал собаку справа от них, она задела боком тростник.
— Тогда, в двадцать девятом, я был твоим наставником. Помнишь? Ты только что сошел с бостонского поезда, белый как мел, остриженный по тюремной моде. Если бы не я тогда, ты бы собственную задницу не смог найти.
Джо наблюдал, как Дион глядит поверх высокого тростника на голубое небо с оранжевыми разводами. То было странное смешение красок: дневная синева изо всех сил старалась удержать позиции, в то время как оранжевый вечер выдвигался маршем из кровавых сумерек.
— Эти краски лишены какого-либо смысла. Их тут слишком много. И в Тампе то же самое. Что у нас было в Бостоне? У нас там был синий, серый был, желтый, когда всходило солнце. Деревья были зеленые. Трава была зеленая и не вымахивала на чертовы десять футов. Все имело смысл.
— Да. — Джо подозревал, что Диону необходимо слышать его голос.
До желтого домика оставалось около четверти мили, пять минут ходьбы по сухой дороге. Но по влажной земле уже десять минут.
— Он построил его для дочери, так, кажется?
— Так говорят.
— Как ее звали?
— Не знаю.
— Как это ты не знаешь?
— Да запросто — не знаю, и все.
— И никогда не слышал?
— Наверное, слышал. Не помню. Наверное, слышал, когда мы купили ферму и нам впервые рассказали эту историю. Его звали Карлос, предыдущего владельца. Но вот дочь? Да на кой черт мне знать ее имя?
— Знаешь, это даже как-то неправильно. — Он обвел рукой поля и холмы. — Она жила здесь. Играла, бегала, пила воду, ела. — Он пожал плечами. — У нее должно было быть имя. — Он снова посмотрел через плечо на Джо. — Что с ней сталось потом? Это-то ты знаешь?
— Она выросла.
Дион снова отвернулся от него.
— Ну, это-то несомненно. Но что с ней сталось? Она до сих пор жива? Или купила билет на «Лузитанию»?[164] Что?
Джо вынул револьвер из кармана, опустил руку, прижав к правому бедру. В левой он по-прежнему нес чемодан Диона, ручка из слоновой кости сделалась скользкой от пота. В кино, когда Кэгни или Эдвард Г. Робинсон стреляли в человека, жертва гримасничала, после чего элегантно перегибалась пополам и умирала. Даже когда стреляли в живот — а Джо знал, что такая рана заставляет человека хватать воздух скрюченными пальцами, лягать землю, визжать, призывая на помощь маму, папу и Господа. Но уж точно не умирать в тот же миг.
— Я ничего не знаю о ее жизни, — сказал Джо. — Не знаю, жива она или нет, не знаю, сколько ей лет. Знаю только, что она уехала с острова.
Желтый дом приближался.
— А ты?
— Что?
— Не собираешься уехать с острова?