— Детишки, детишки, — грустно пробормотал епископ, убирая руку от бледного лица блондина, — Вы меня очень расстраиваете. Сначала Оскаала несёт несусветную чушь, а теперь и неустрашимый Юрген проявляет все симптомы заурядной Delirium tremens. Я же предупреждал вас о вреде обильных возлияний, особенно на голодный желудок. Как, твою мать, выглядели эти твари, инквизитор?
— Как две девчонки, — пожал плечами Юрген, — Ничего ужасного. Я уже встречался с высшими вампирами, с одним, если быть точным...
Его Преосвященство изобразил на лице выражение мучительной скорби и снова принялся почёсываться о стену.
— Я отрубил ноги тому выродку, — продолжил Юрген, — Но послушайте, Ваше Преосвященство... Мне вовсе не хотелось сражаться с этими маленькими близняшкам.
Он приблизился и схватил горбуна за плечо:
— Я чувствую: эти девчонки — самые жуткие твари из всех, что когда- либо ходили по земле.
— Богини? — вопросил епископ, нехотя отделяясь от стены.
— Возможно, — нахмурился Юрген, — Но никакой помпезности или проявлений превосходства. Они просто чудовища.
— Эх, — вновь вздохнул горбун и взял тевтона под руку, — Пойдём-ка проконтролируем, что готовят наши оголодавшие товарищи из того, что ты добыл.
— Пойдёмте Ваше Преосвященство, — оживился Юрген, — Из окорока этого толстячка выйдет отменная рулька.
* * *
Трясущиеся пальцы обломали кончик ампулы и игла скользнула внутрь стекляшки. Соткен намотала на руку армейский ремень, а другой его конец крепко стиснула зубами. Алые розы давно посинели, отцвели и сейчас почерневший, усохший бутон той, что была вытатуирована у неё на сгибе локтя, представлял собой сомнительную мишень. Но она не промахнулась. Избавление пришло сразу же. Соткен протяжно застонала от удовольствия и заплакала от облегчения. Она отмела прочь все мысли и расслабилась, внимая наступающему трансу. Она сидела на мокрой траве, прислонившись спиной к переднему колесу броневика — измученная, облёванная женщина в летнем дурацком платье, измазанном собственными экскрементами. Она никуда не торопилась. Минут пятнадцать тому назад, когда она очнулась, распростёртая в кустарнике, первым к ней пришло осознавание происшедшего. Она точно знала, что теперь уже ничего не изменить. Теперь ей остаётся лишь постараться не умереть, использовать последний патрон и продолжить свой путь. До Адажи оставались всего-то сраных тридцать миль. На ноги её сейчас могло поднять лишь желание закурить. И ей была необходима эта гребаная сигарета. Поэтому Соткен встала, рванула на себе декольте летнего платья, и вышла из обосраных лоскутьев, будто Венера из ракушки.
Пачка сигарет лежала там, где она её оставила — на пассажирском сидении. Но её Ремингтон исчез. Исчез и канадский Диемако.
Она закурила и ткнула кнопку на передней панели. Десантный отсек озарился приглушённым неоновым светом. Соткен добрела до опустевшего операционного столика. В отсеке воняло, как в выгребной яме. Она опустила раскрытую ладонь и провела ею по стальной поверхности столика — влажной и липкой от крови, мочи и говна. Сталь была холодна, тепло его тела давно испарилось. Соткен замерла, взгляд её наливающихся слезами стальных глаз беспомощно скользил по разгрызенным обрывкам фиксирующих ремней. Рука нащупала что-то и остановилась.Пальцы сомкнулись на каком-то предмете. Соткен поднесла находку к глазам.
Это был человеческий зуб. Острый, белоснежный клык. Натуральный, не протез. Соткен всхлипнула и щелчком отправила находку в самый дальний угол отсека.
Она порылась в груде вещей на креслах десанта, и вскоре нашла грязные армейские штаны, пару новеньких ботинок, и огромную куртку с нашивками канадских вооружённых сил. Облачившись, она перерыла весь салон, но из оружия нашла только длинный одноручный меч, который она прихватила с тела поверженного скальда. Зажав его подмышкой, она поднялась на пулемётную башенку и хмуро усмехнулась. Похожее на опизденевшего Пиноккио, дитя Джона Браунинга хмуро торчало в небо своим восхитительным стволом. Соткен покрутила дулом, выцеливая любое малейшее движение в окружающем ланшафте, но вокруг было тихо, как на кладбище.
«Vaya con Dios, amigo», — она размазала едкие слёзы по бледным, впавшим щекам и вернулась к водительскому месту.
Нельзя терять ни минуты: ампулы морфина, её спасение, спрятаны на базе канадских морпехов.
Двигатель утробно заворчал; Ньяла медленно выползла на трассу, хищно фыркнула и галопом бросилась прочь. Маленькая, измученная женщина ни разу не оглянулась назад, на ту скорбную лужайку, где разбились, словно хрупкое стекло, все её счастливые мечты.
* * *
Обеденный стол сервировали огромным закопчённым котлом и четырьмя пузатыми бутылками, оплетёнными лозой.
— Наше последнее вино, — брат Трой, тощий и рыжий, будто старый лис, ворочал огромным половником, гоняя по стенкам казана густую, маслянистую подливу.
— А это что? — длинный палец Его Преосвященства указал на внушительную стеклянную банку, полную мутноватой жидкости.