Кого не взяли на небо (СИ)

Опустив вниз руку, он подхватил оружие павшего — ковш на длинной рукоятке, которое немедленно вступило в битву — отправилось в пенные недра пузатого бочонка.

— А чё это за чудовище? — потыкала пальцем в направлении Грима Аглая, — Это ж, блядь, не птица, я много раз слышала, как он разговаривает. А ещё он растёт и меняется. Превращается в дракона, я полагаю.

Красноволосая молодая женщина и исполинская птица очень долго смотрели друг другу в глаза, потом ворон наклонил голову и клюнул сержанта в большой палец. Кулак, величиной с яйцо страуса, впечатался в стол, где только что находилась птица, но та уже улепётывала по столу, раскидывая еду, тарелки и кружки.

— Он немного не в себе, — пожала плечами Йоля, — Однако спасибо, что обратила моё внимание на происходящую трансформацию: дракон — это уже слишком.

Она оценивающе всмотрелась в лицо пьяной девушки, будто бы забыла, как та выглядит.

— Там, на площади, ты видела маленьких детей, моя хорошая?

— Угу, — кивнула Бездна, её табуретка опасно балансировала на трёх ножках, — У папы моего родного пластинка была: там дети, карандашом рисованные, в лохмотьях и с мечами, телегу с деревянным Иисусом катили. Так енти, там, у ратуши, они самые и были.

Её голова бессильно упала в опасной близости от блюда, полного густой мясной подливы. Монакура Пуу заботливо подложил ей под щёку проклёпанную перчатку предводительницы.

— Она имеет в виду гравюру, что какие-то лохматые упыри использовали для оформления своего, скорее всего никчёмного, альбома. Будь их творение достойным, я бы знал название. Однако гравюра мне знакома: на ней изображён крестовый поход детей. Изображение стильное, годное и мрачное.

— Рисунок испугал малышку, — кивнула Йоля, — И навсегда запечатлелся в её памяти.

Красноволосая женщина выловила из плошки прядь плавающих в жирной подливе волос и заботливо пригладила к возлежащей на шипованной перчатке голове девушки.

— Князь знает многое о вас: и особенно о тех, кто ему интересен. Он использует ваши страхи.

— Я не боялся, — вскинулся Монакура, — Просто не знал, как победить такую кучу солдат.

— Это и есть кошмар воина, мой хороший, — улыбнулась ему Йоля: обнажённая рука, покрытая рыжим пушком и глубокими ссадинами нежно погладила гиганта по щеке.

— Почему моя любимая компьютерная игра? — раздался с пола тревожный голос.

— Я же вам говорила! Пиво — дрянь, уже отпустило, — Соткен бросилась ливу на помощь, усаживая за стол и наполняя его кружку пенистым напитком.

— Тебя привлекают мертвые девушки, но ты боишься детских страшилок, верно, лив? — склонила голову Йоля, — Глупые ужастики, компьютерные игрульки, дурацкие комиксы вызывают у тебя...

— Ознобы ужаса, — подтвердил Скаидрис и припал к кружке.

— Люциферу свойственны весьма странные проявления иронии, — пожала плечами Йоля, — Полное отсутствие чувства юмора Князь выдаёт за его элитарный уровень «не для всех».

— Не согласна, — угрюмо заявила Соткен, — Его сарказм поражает. Вы уже отгребли, там в этом сраном городке, мои же страдания вовсе не окончены.

Бойцы повернули к ней лица: горькие нотки в голосе кривушки настораживали.

— Семь лет назад в моей жизни случился очень странный день, и я ничего тогда не понимала. Это был первый день Апокалипсиса, мирового и моего личного. В тот день я видела образы и видения из будущего. Поступки, совершённые мною в тот злополучный день и привели меня сюда.

Взгляд холодных стальных глаз женщины вонзился в звериные и томные йолины очи:

— Я бы хотела рассказать вам о нём, хотя, я уверена, кое-кто и так всё прекрасно знает.

Йоля прижмурилась, словно большая кошка.

— Восхитительно, — лив скорбно тряхнул распущенными волосами, — Интересно послушать, как конец света начался для каждого из нас; как разрушился его привычный мир, как погибли его надежды и друзья, какие ужасы довелось испытать ему и...

— Заткнись уже, — поморщился Монакура.

Ну а какую реакцию можно ожидать от человека, заносящего названия групп, использующих акустические переборы, чистый вокал и клавишные синтезаторы в особую тетрадку, на обложке которой красным карандашом написано: «Расстрелять»?

Потёртая перчатка коричневой кожи взметнулась вверх, призывая к тишине.

— Мы слушаем тебя, моя хорошая. Итак...

* * *

«Ведь никто не знает, что ты здесь застряла».

Соткен проснулась с ощущением навязчивой тревоги, будто бы вынырнула из холодного, тёмного омута. Мокрые простыни липли к её вспотевшему телу, спутавшиеся волосы — к бледному лицу. Освобождаясь из плена постельного белья, она мысленно сравнила себя с живучей мухой, которой посчастливилось выбраться из плена паутины, так и не познакомившись с паучьими жвалами. Она — очень удачливая муха.

Подробности ночного кошмара постепенно растворялись в её сознании, и, стоя под успокаивающими струями тёплого душа, она уже с трудом припоминала, что же её так испугало. Или впечатлило. Или возбудило. Картинки таяли, как пена, стекающая по её смуглому мускулистому телу, но впечатление никуда не делось. Острое впечатление. Проникающее.