«Мне даже не надо поворачиваться, чтобы узнать кто может так жутко вонять: бухой работяга возвращается с завода; в сумке — пара давленных конфет детишкам и пол-литра беленькой — себе, любимому. Благоверной же гостинцем — немытый, похмельный хуй: жутко воняет, зато стоит, как палка. Но хуже всего то, что я знаю мерзкие мысли этого выблядка. Он собирается осквернить мои роскошные, распущенные волосы».
Волна холодных мурашек пронеслась по его позвоночнику.
«Сука, он уже это сделал: отхаркнул и осторожно сплюнул, чтобы я не почувствовал».
Вагон дёрнулся и остановился; двери разъехались: в тёмном проёме исчезли пенсы, а за ними и возбуждённая трёшка.
Скаидрис нарочито замешкал, и, когда в ухе раздалось: «Ну ты, блять, чё? Выходить будешь?», а в спину упёрлось мягкое округлое брюшко, он коротко, без замаха, засадил нетерпеливому локтем поддых. Тот сипанул и сложился пополам.
Скаидрис не хотел добавлять, но рисковать было нельзя: необходимо пресечь все возможности контратаки впавшего в ярость токаря. Он развернулся: носок британского «Инвайдера» — армейского берца, укреплённого стальной пластиной, смачно вошёл в курносый нос. Станочник осел куличиком овсяного пудинга, а Скаидрис поспешил прочь.
Смеркалось: плотный туман окутал безлюдный перрон. Скаидрис спустился по шаткой лесенке и оказался в начале слабоосвещённой улочки. Тщательно ощупал и осмотрел свои волосы. Никакого плевка не было и в помине.
Лив пожал плечами и вытащил из кармана старый айфон.
— Прекрасно, — пробормотал он вслух, рассматривая зелёный квадрат карты на экране, — Мне не придётся блуждать по этому захудалому городку, чтобы достичь цели.
Пройдя метров сто вдоль асфальтовой дороги, он ещё раз сверился с телефоном, немного потоптался в зарослях густого придорожного кустарника, и вскоре нашёл искомое.
Узкая, но хорошо протоптанная тропинка уводила прочь от улицы. Кустарник сменился редким подлеском, а тот, в свою очередь, обратился потрясающим сосновым бором. Вскоре показалась и ржавая ограда.
«Всё просто замечательно — гораздо ближе, чем мне казалось».
Он перекинул через забор гитарный кофр и легко перемахнул следом. Первые могилы располагались у самой ограды.
«Так-так. Что тут у нас?»
Лицо улыбающейся молодой девушки, навечно застывшей в массиве полированного гранита.
«Ивонна».
Бледные пальцы коснулись лика, изображённого на камне.
«1995 — 2016».
Скаидрис печально вздохнул и побрёл дальше.
Его внимание привлекла скульптурная композиция из белого мрамора: на камушке, поджав под себя босые ножки, сидела худенькая девица, а над её головой печально распростёр широкие крылья плачущий ангел.
«2001 — 2017».
«Бедняжка. Мне всегда очень интересно, как умерли все эти девчонки».
Он подошёл ближе и попытался приподнять пальцами холодный подбородок изваяния.
«Что случилось с тобой, милая? Болезнь, несчастный случай или тебя убили? Изнасиловали и убили. А может и наоборот».
Не дождавшись ответа он побрёл прочь.
«Где же свежие могилы?»
«Стасис, Витаустас... Мужчины...»
Он набрёл на шикарную стелу.
«Илона. Две тысячи шестнадцатый год».
Скромный обелиск.
«Кристина. Две тысячи шестнадцатый год.»
— Какие красавицы, — произнёс он вслух, — Две тысячи шестнадцатый год — год мёртвых принцесс.
«Странно, что я не был здесь в две тысячи шестнадцатом году... Интересно, почему?»
Ноги сами привели его к резной готической ограде и томительные, сладостные воспоминания остро резанули прямо по сердцу.
«Как же я мог её забыть? Вампилия... Чёрная помада и накладные ресницы; ажурные чулки и кружевное платье — глухое спереди, но с глубоким вырезом на спине... Ароматы мелиссы, бургундского шардоне, ладана и формалина... Мне было так хорошо с тобой; я даже взял на память одну из твоих серёжек, изображающую оскаленного нетопыря. Ах, Вампилия...»
Скаидрис прислонился к стройному стволу сосны и прикрыл глаза, отдавшись вихрю бурных воспоминаний.
Когда он очнулся, уже совсем стемнело. Теперь он вспомнил расположение кладбища: тогда, в две тысячи шестнадцатом, на севере кладбища, у самого моря, готовили новый участок — значит сейчас ему стоит отправиться именно туда.
Он включил экран телефона и, определив направление, отправился в путь. Тусклый луч фонарика выхватывал из темноты лица мертвецов — те безмолвно наблюдали за ним с поверхности своих камней.
Его чутьё не подвело. Вот оно: горки влажного грунта, железные ограды, блестящие слоями непросохшей краски, пышные траурные венки, полные водки рюмки и стаканы, деревянные временные кресты...
И запах…
Этот неповторимый, будоражащий, пробирающей россыпью мурашек по телу запах... Не каждый способен уловить в запахах строганных сосновых досок, свежевырытой земли, в ароматах увядающих цветов, эти волшебные, приторно-сладкие нотки.
Скорбное благоухание смерти.
«Я чувствую: сегодня судьба готовит мне действительно что-то особенное. Нечто сногсшибательное».
Тусклый свет озарял лица на фотографиях: задумчивые, печальные, грустные, искрящиеся весельем.
Скаидрис болтался между могил, светя фонариком.
«Амарике... Какая красавица... Но душа молчит, а значит — это не она...»