Коготь дракона. Сага лунных башен

«Мы, жители Смоквиля, издали следующие законы, за исполнением которых намерены следить со всей строгостью и которые предусматривают штрафы, заключение в тюрьму, вплоть до расстрела, за сопротивление аресту. Запрещается стрельба в пределах города, в салунах и ресторанах, въезд в салун верхом и отрывание пуговиц с пиджаков буфетчиков.

Подписано: Мы, жители Смоквиля, и Джо Клантон, шериф».

Хокинз взревел, как бык при виде красной тряпки.

— К чему мы пришли? — орал он. — При каком правительстве мы живем? Люди мы или ослы? Неужели у нас отнимают свободу?

— Не знаю, — ответил я. — В Техасе я никогда не слышал о подобных законах.

— Я не с тобой не разговариваю, длинноногий бродяга! — огрызнулся он, срывая бумагу со стены. — За мной, ребята! Не дадим им ущемлять права свободных белых людей!

И они въехали в салун прямо на своих лошадках! Хозяин выбежал из задней комнаты с криком:

— Бегите все! Хокинз снова в городе!

Малый, которого называли Косым, зашел за стойку бара и стал разливать напитки. Все спешились, а Хокинз приказал мне вывести лошадей и привязать к решетке. Когда я вернулся, то увидел, что они вытащили шерифа из-под стойки бара, куда тот с перепугу залез, и заставили его съесть бумагу, которую Хокинз сорвал со стены. Шериф, толстый мужчина с лысой головой и большим животом, вытащил пистолет и попытался им воспользоваться.

— Ну и тип же ты! — неистовствовал Хокинз, ткнув дулом пистолета в дрожащий живот шерифа. — Тебя надо бы пристрелить! Ты преследуешь честных людей! Ты давишь человеческую свободу!

Он сорвал с толстяка звезду и со всей силы пнул его в зад.

— Убирайся!

Клантон бросился к двери, словно ужаленный осой, а Хокинз напоследок выстрелом раздробил ему шпоры.

— Ну и нервы у этого койота! — фыркнул Хокинз, опрокинув кварту виски и бросив опустевшую бутылку в окно. — Шериф! Ха!

Он огляделся и остановил свой взгляд на мне.

— Иди сюда, ты! Назначаю тебя шерифом Смоквиля!

С этими словами он прикрепил звезду к моей рубахе.

Все засмеялись и дружно разрядили в потолок пистолеты.

— Я никогда не был шерифом. Что я должен делать?

— Прежде всего обеспечить нам выпивку! — захохотал Рыжий.

— Но у меня всего доллар!

— Не будь дураком! — помотал головой Хокинз. — Никто из моих людей никогда здесь ничего не платит. У меня сейчас полные карманы денег, но ты же не видишь, чтобы я протягивал их кому-нибудь из этих слюнтяев, правда?

— Что ж, тогда выпивка за мной! — согласился я.

Все заорали, начали стрелять в зеркало за стойкой бара и жадно пить виски. Через некоторое время участники попойки разбрелись кто куда. Я отвел лошадь брата Джима в конюшню и велел позаботиться о ней. Конюх пристально посмотрел на мою звезду, но сказал, что обязательно выполнит мое приказание.

— Насколько я понимаю, никто из людей мистера Хокинза в Смоквиле никогда ни за что не платит? Это правда? — поинтересовался я.

Он слегка поежился и дипломатично ответил, что мистер Хокинз столько сделал для этих мест, что никто не решается заставить его за что-либо платить, а кто решился, тех уже нет в живых! Все это показалось мне довольно странным, но отец как-то говорил мне, что, уехав из Техаса, я встречусь с другими обычаями. Я вышел на улицу. Банда Хокинза все еще бесчинствовала, и никого кругом не было видно. Впервые мне приходилось наблюдать, чтобы люди так испугались пятерых человек. На восточном конце улицы я заметил ресторан и, так как уже успел проголодаться, направился туда. В дверях меня встретила потрясающей красоты девушка. Мне захотелось ретироваться — я вообще очень застенчив и боюсь молодых женщин, — но она, немного побледнев, спросила:

— Что-что вам угодно?

— Если вас не очень затруднит, мэм, я бы хотел бифштекс, яичницу с картофелем и немного мелассы, — сказал я, сняв шляпу.

Я уселся за столик, а она принялась готовить. Через некоторое время, взглянув на меня с некоторой опаской, спросила:

— Как… как долго ваши люди еще собираются оставаться в Смоквиле?

Я ответил, что, по моему разумению, ребята останутся до тех пор, пока не исчезнет все виски, а судя по тому, с какой скоростью они его уничтожают, это долго не продлится. Немного помолчав, я добавил:

— Вы не здешняя, мисс?

— Почему вы так решили? — удивилась она.

— Никогда еще ни от кого не слышал такой речи, — объяснил я.

— Я из Нью-Йорка, — сказала она.

— А где это?

— Дальше к востоку, — ответила она.

— А, — кивнул я, — это, должно быть, где-то в стороне от Гваделупы.

Она вздохнула, словно сожалея, что находится вдали от родных мест, но тут вошел чудной старик с бакенбардами. Он тяжело опустился на стул, стряхнул пыль с ботинок и мрачно произнес: