Коготь Хоруса

Я сомневался, что большинство Нерожденных вообще замечали присутствие Телемахона. После того как я начисто лишил его нервы и мозг чувствительности, он не испытывал практически никаких эмоций. После переделки я много раз видел его глазами Гиры. Пламя его души было слабым и почти неощутимым, пока он находился вдали от меня. Он без дела стоял посреди комнаты, почти так же неподвижно, как рубрикаторы, дыша в такт тем мыслям, что еще оставались в его голове. Чувства возвращались к Телемахону лишь тогда, когда он оказывался неподалеку от меня. Этот соблазн обеспечивал его верность. Я был ему ненавистен в той же мере, что и необходим.

В холодных залах «Духа мщения» время текло странным образом. Согласно показаниям моего ретинального дисплея, секунды ползли чудовищно медленно, а Леор сообщил, что показания его хронометра меняются в обратную сторону. Не раз я замечал, что на краю обзора движутся кристаллические призраки мертвого экипажа. Не все из них были людьми — здесь встречалось и множество воинов Легионес Астартес, возродившихся в виде эха на борту флагмана, где они погибли. Из стен, потолков, пола тянулись Кустодии в изысканно отделанных доспехах и покрытые боевыми шрамами Имперские Кулаки… Все они беззвучно пели погребальные гимны об огне и ярости. Некоторые были вооружены боевыми алебардами, иные держали абордажные щиты, но большинство сжимали болтеры в руках, которым уже не суждено было вновь выстрелить из оружия.

Один из них — статуя увенчанного шлемом легионера Имперских Кулаков из серого стекла — разбился на зазубренные осколки при моем приближении. При этом мои виски кольнула гудящая боль, но я услышал, как Леор позади облегченно заворчал. Его черепные имплантаты жестоко вгрызались в плоть мозга, пока мы приближались к стеклянному призраку, и успокоились, когда тот распался.

Думая о «Духе мщения» сейчас, я вспоминаю, во что мы его превратили, столько тысячелетий обитая на борту и направляя корабль в бой. Он был совершенно иным в ту ночь, когда мы втроем впервые ступили в его обесточенные покои. Даже при отключенных системах и полностью лишенном жизни машинном духе назойливая темнота была не пустой, а гнетущей. Легенды гласили, будто корабль был брошен, но он казался затаившимся, выжидающим. Не пустым, не безлюдным.

Не могу сказать вам, как долго мы шли в этом густом мраке. Час. Три. Десять. Там, в ту ночь, время ничего не значило. Помню, что мы проходили через энергетическое горнило, камеру с неработающими запасными генераторами, которые пялились на нас из тени со злобой дремлющих горгулий. Именно на другом краю того помещения, когда мы вновь вошли в лабиринт коридоров, на краю моего ретинального дисплея взметнулась и опала синусоидальная линия, отслеживающая новый звук. Шаги, тяжеловесные и неторопливые. Керамит по костяному полу.

— Хайон, — предостерегающе произнес Леор, вскинув руку, чтобы мы остановились.

— Я слышу.

Целеуказатель тут же навелся на новоприбывшего, вышедшего из-за поворота на перекрестке перед нами. На нем была потрепанная и выцветшая броня, фрагменты которой были сняты с воинов всех Девяти легионов, а длинные, неопрятные и спутанные волосы свисали на лицо, наполовину скрывая его черты. Даже на таком расстоянии я заметил блеск золота в его глазах. Неестественного, нечеловеческого золота, придававшего радужкам металлический оттенок. У него в руках был болтер — такой же простой и побитый, как и его боевой доспех. Он не целился, а держал оружие опущенным, расслабив руки. Затрещал вокс: системы его доспеха автоматически настраивались на наш общий канал.

— Я буду признателен, если вы перестанете бить мои сервочерепа.

Звучный голос, сиплый, но без нарочитой грубости для придания эффекта. Приветливый голос.

— Я — Искандар Хайон, а это…

— Мне известно, кто ты. Я знал это еще до того, как ты стал повторять свое имя каждому встретившемуся вам сервочерепу.

— Мы назвали тебе свои имена, кузен. А как зовут тебя?

Прежде чем ответить, легионер Сынов Хоруса наклонил голову.

— Для чего именно вы уничтожали эти сервочерепа?

— Показалось, что так мы быстрее всего привлечем чье-нибудь внимание, — ответил Леор.

— С грубой логикой сложнее всего спорить. Постарайтесь больше ничего не ломать, пока находитесь на борту. В самом деле, братья, нельзя отказываться от цивилизованности, иначе у нас вообще ничего не останется.

Похоже, теперь все его внимание переключилось на встроенный в наруч ауспик. Я слышал, как тот издает тихое постукивание эхолокационного слежения, будто бьется сердце.

— Пришли только вы трое?

— Да, — ответил я.

— А где Фальк? Угривиан? Ашур-Кай?

— На борту моего корабля, на орбите… Кто ты? Назови себя.

— Когда-то мое лицо смотрело с тысяч гололитов по всему Империуму. А теперь ты говоришь мне, что меня не узнают даже воины Легионес Астартес.

Наше ответное молчание вызвало у него мрачный низкий смешок.

— Как же пали могучие, — добавил он.