Коготки Галатеи

Как я уже упоминал, мой родитель был необычайно ревнив, и любое обнажение телес моей матери (даже на пляже) могло кончиться для неё плачевно. А она была женщиной красивой и при фигуре.

Добрались мы, словом, до дома хоть и в напряженном молчании, но довольно благополучно. Они перекидывались рублеными фразами, а я шел посередине, сосредоточив внимание на самолетике, который он мне вручил в качестве подарка.

Перед самой калиткой родители расскандалились. Мать побежала в дом и позорно закрылась на крючок. Чтобы дверь оказалась не выломанной, матушка прибегнула к помощи деда. Дед вышел на крыльцо и послал отца… обратно в Куйбышев. Отца слова деда ввели в неимоверное уныние. Вот тогда-то он мне и сказал:

— Пойдем, я тебе хоть шоколадку куплю. Только оденься.

Последнее мне показалось совершенно излишним. Я привык ходить по Ульяновску босым, в одних трусиках и маечке. Чем не одежда? Даже майка мне была не нужна. Тем не менее спорить с родителем не стал. Зашел в дом, деловито напялил тенниску и шорты, влез босыми ногами в сандалии и, ничего не подозревая, отправился к отцу.

7

Самой странной в этой истории оказалась реакция моей матери, точнее, отсутствие какой-либо реакции. И ещё полное равнодушие деда. Если последний всегда был несколько отстранен от мирской жизни (он был верующим, ходил в церковь и даже пел в церковном хоре), мать не могла не знать о коварстве моего отца. Купив шоколадку, отец неожиданно предложил мне прокатиться на самолете. Против самолета я тоже ничего не имел, однако уточнил, сколько займет это удовольствие по времени.

— Слетаем до Куйбышева и обратно. Вечером будешь дома, — ответил родитель.

Ответ вполне меня удовлетворил. Но в аэропорту в голову закрались сомнения по поводу возвращения домой к вечеру.

— Вернемся завтра! — не моргнув глазом соврал отец.

Помню, этот перелет в Куйбышев я перенес очень плохо. Меня тошнило и рвало. Я тогда, конечно, не понимал, что это знак моей предстоящей нелегкой жизни с отцом. Не знаю, как бы реагировала на мое исчезновение мать, если бы в Куйбышеве у барака меня случайно не увидела родная тетка.

— Ты разве здесь? — выпучила она глаза.

— Да! Меня папа прокатил на самолете. Завтра мы полетим обратно.

Она, видимо, и позвонила матери, сообщив, что со мной все в порядке, мол, я при отце и нет никакого повода для беспокойства. Тем более что не нынче-завтра отец привезет меня обратно. Однако ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю, ни через месяц назад он меня не привез. А мать забрать меня почему-то не спешила.

Впрочем, жизнь с отцом была для меня не столь уж и обременительна. Родитель с утра отправлялся на работу: давал мне сорок копеек на пирожки и исчезал до позднего вечера, а иногда — на несколько суток. После работы он непременно загуливал, а я покупал себе мороженое и сто граммов карамели. Мне хватало, чтобы не умереть с голоду. Питался ли я чем-нибудь еще, честно говоря, не помню. Но то что я голодал, этого в памяти не отложилось. Также не отложилось и ничего негативного по поводу моей беспризорности: мне было хорошо, даже когда я остался в бараке один-одинешенек.

Это случилось месяца через два после моего приезда. Барак, в котором мы жили, на моих глазах начали разбирать. Из него уже выехали все соседи, вывезли всю мебель, выкрутили все лампочки вместе с патронами, а отец все не появлялся. Только когда обрушили полбарака и разобрали крышу, он, наконец, соизволил выйти из загула, и мы переехали в отдельную квартиру. Там я совсем не помню отца. Квартиру помню, отца — нет. Кажется, он даже перестал приходить домой ночевать. Рассказывали, что я до самой ночи одиноко слонялся по двору, а потом забирался на пятый этаж, садился на ступеньки и засыпал.

Но все когда-то кончается. И моя вольная куйбышевская жизнь тоже однажды закончилась. Я сидел на подоконнике и смотрел на прохожих. И вдруг не поверил глазам: по улице, как ни в чем не бывало, вышагивал дед. Я так закричал, что качнулись верхушки лип. В ту же секунду я выпрыгнул из окна (к счастью, мы жили на первом) и радостно кинулся ему в объятия. Мне и по сей день кажется, что, не заметь я его тогда, он бы равнодушно прошел мимо.

Дед увез меня обратно в Ульяновск, так и не зайдя в квартиру и не поговорив с отцом. Впрочем, в этом не было необходимости. Его все равно не было дома, а все мое, тенниска, шорты и сандалии на босу ногу, было на мне. С тех пор я отца больше не видел.