– Абрам вспомнил за такую вещь как Родина, где он имеет жить, вспомнил за такую вещь как комсомол, где он имеет членство и, наконец, вспомнил за великое имя Сталина. И Абраму стало немножко стыдно за свою мимолётную трусость. Тогда он поцеловал свою старенькую маму, потом поцеловал своего старенького папу, и пошёл, записался добровольцем, попросившись защищать родной город. Тока германская авиация потопила ту баржу, на которой он переправлялся в Сталинград. Потопила прямо посреди Волги. Почти все, кто был на барже, потонули, а Иван-Абрам – нет. Когда же он вынырнул на поверхность, у него появился выбор, куда плыть – на тот или на этот берег. И он сделал свой выбор – поплыл сюда. А за день до этого у меня в группе как раз двоих убило, и начальство сказало: коль нужно пополнение, сходи на Волгу, може, кого себе подберёшь из выплывших после бомбёжки. Ну, я прогуливаюсь себе по берегу, дышу воздухом – глядь, уцепившись за бочку, плывёт какой-то Гвидон. Вот так мы встретились с Иваном-Абрамом.
– Поразительно! – воскликнул внимательно слушавший Артюхов. – Какая невероятная судьба – дважды переплыть Волгу! Понятно, почему у человека такое необычное прозвище…
– Как же вам может быть понятно, уважаемый, если я о том ещё ни словом не обмолвился? – искренне удивился Фитисов.
– Да, но…? – Артюхов явно не желал отказываться от сделанного умозаключения.
– Абраша, сделай одолжение, объясни товарищу профессору, откудова взялось твоё прозвище, – попросил Фитисов.
Человек с драматичной судьбой ухмыльнулся, и сказал:
– В театре мне часто приходилось исполнять арию Ивана Сусанина из одноимённой оперы. Иваном-Абрамом ещё тогда прозвали.
Глава 8
О том, как быстрее привыкнуть к жизни на войне
«Остаток же их побеже посрамлени, а трупиа мертвых своих великих воевод наметаша три корабли и потопишася с ними на мори, а прочим яскопаша ямы и вметаша их в ня безчислено; а инии мнози язвени быша и той нощи побегоша».
21 сентября 1942 года. Сталинград.
Что касается оставшегося члена разведгруппы, а именно самого Фитисова, то следует особо отметить его способность невероятно быстро превращаться из заносчивого шутника во вполне серьёзного и грамотного офицера. В полной мере это качество проявилось в тот момент, когда они вдвоём с Крыжановским остались в землянке для уточнения деталей предстоящей операции. Говорили, казалось, совсем недолго, однако, когда вышли из землянки, уже начало смеркаться.
– Обождём, когда нам окончательно сделают ночь, а потом тихонечко двинемся за линию фронта, – обратив лицо к небу, объявил моряк. – Пока предлагаю отужинать. Меню у нас сегодня королевское: помимо положенных по рациону каши типа «шрапнель» и сухарей ржаных отечественного производства, имеется тушёнка американская «второй фронт», также немецкое песочное печенье и шнапс. Из трофейного ещё есть свиная колбаса, тока она не совсем свежая.
Герман сглотнул слюну – в последний раз он ел утром в самолёте. Хотел сказать, мол, плевать на свежесть – пускай колбасу тоже несут, но не успел – в окопах истерично закричали: «Полундра, воздух!» и тотчас невдалеке рвануло так, что заложило уши, и на голову посыпались комья земли. Фитисов молниеносно схватил его за руку и, больно дёрнув, заставил броситься ничком.
Дальше всё вокруг мгновенно теряет прежнюю суть: разрывы следуют один за другим, а в коротких промежутках между ними душу рвёт невыносимый вой и свист, превращающий реальность в сущий ад.
– Не пугайтесь, это на «Фоккерах» специальные сирены воют – давят на психику! – орёт прямо в ухо Фитисов. И Герман отвечает ему тем же манером:
– Прошу, найдите моих коллег – профессора и индуса… С ними ничего не должно случиться… А меня оставьте... О себе сам позабочусь…