– Прекрати свои фокусы, старый уж, твой яд годится только для травли воробьёв. Мы пришли с миром!
Старик отпрыгнул в сторону и рассерженно зашипел.
Второй индус осторожно двинул рукой и затряс головой.
– Мы искренне предложили помощь, но ты не принял её, – проскрипел он зло.
– Ты нарушил правила…, – сказал высокий
– Ты знаешь, что виноват…, – продолжил его товарищ.
– Ты знаешь, что проиграл…
– Ты должен отступиться и следовать за нами...
Старый лама упал на колени, черты его лица исказились настолько, что Дордже вынужден был признать: этот человек – безумец, как это и утверждали его новые странные знакомцы.
– Пема Лингпа[44]
принадлежал к вашей ветви, – прохрипел лама в исступлении.– Конечно...
– Славный брат наш Пема Лингпа основал и этот монастырь…
– А возможно, ты не просто так завернул сюда?
– А возможно, потому ты и не мог идти с паломниками в Курджей-лакханг[45]
, что там до сих пор слишком сильно присутствие Драгоценного Мастера[46]?– Но пришел сюда, где витает дух его ученика, соблазнившегося призрачной властью мертвых свитков…
– Мертвых свитков...
От диковинного речитатива индусов старого монаха просто корчило, но он продолжал сопротивляться:
– Вы считаете наследие Мастера «мертвыми свитками», глупцы! – ноздри у монаха расширились, он стал неприятно напоминать старую обезьяну. – Мир умирает! Глупцы! Как вы не видите то, что вижу я?! Грядут последние дни! Людей не спасет никто из слуг Благословенного! Ни черный бон, ни буддисты, колотящие друг друга по разноцветным шапкам! Тибет обречен! Монастыри-крепости охраняли проходы к покинутым городам под горами! Но нынче в том нет нужды, перевелись охотники за древними знаниями! Многие века, во славу бесстрастного Колеса Сансары, ламы крутили свои молитвенные колеса, читая мантры! Но теперь поступают иначе – колёса крутят привязанные к ним яки и мулы. А мантры?! Мантры пишут на флагах, чтоб ветер полоскал их и доносил до места молитвы! А священные чётки?! Священные чётки стали нужны лишь затем, чтобы подсчитывать, сколько корчаг вина выпито в праздник! Вы заглядывали в кладовые монастырей?! Нас осталась горстка, и вас не больше! Да, мир умирает, но рождается новый мир… Кто-то должен помочь ему родиться! С дороги, глупцы, я не отступлюсь, а вы не сможете меня убить, ибо чтите Правила!
– Родам положено наступать своевременно, – возразил любитель бетеля.
– Доношенный ребёнок совершеннее недоношенного, – добавил высокий.
– Лотос для доношенного ребёнка…
– Для совершенного ребёнка…
– Не приближайся к Лотосу…
– Забудь о Лотосе…
– Следуй за нами…
Старый монах катался в грязи – его зелёный шарф стал бурым. Из последних сил он заверещал:
– Позор и возмездие!!!
Тотчас на голову меньшего индуса откуда-то сверху свалилась мохнатое существо чуть крупнее собаки. Оно напало молча, сходу принявшись драть шею и плечи. Индус прыгнул в сторону и перекатился, постаравшись, чтоб при этом тварь пересчитала спиной булыжники разрушенной дорожки.
– Жернова судьбы вертит ослица! Глупцы охотились на ужа, а столкнулись с ирбисом! – закричал Зеленый и ринулся прочь.
– Хан-хо! – требовательно позвал высокий индус.
Гьянцо Дордже дождался, когда монах достигнет полуразвалившейся арки входа, и выстрелил дважды. Старик споткнулся, сделал по инерции два шага и ткнулся лицом в землю – теперь он больше не корчился и никуда не бежал. Третий выстрел сбил зверя, что оседлал индуса.
Откуда-то из руин донеслось хлопанье нескольких десятков крыльев и взволнованный щебет, после чего все стихло.
Любитель бетеля с тяжелым охом скинул с себя мертвую тушу дикой кошки и поднялся.
– Мы спасли цветок, брат? – спросил он высокого, с искренним удивлением рассматривая на пальцах оттёртую с лица кровь.
– Спасли!
– Так почему же я до сих пор жив, брат?
– Мне не дано знать твоей судьбы…
– Я думал, мне дано, а выходит – тоже нет…
– Может, ты жив из-за вмешательства Хан-хо?
– Да, так и есть! Хан-хо побил хитрого ужа…
– Но мы ничего не знали про ирбиса…
– Хан-хо побил и его…
– Хан-хо спас тебя…
– Хан-хо – наш друг…
– Мы умеем выбирать друзей, брат!
Высокий приблизился к мёртвому ламе. Обыск много времени не занял, и на землю упал стальной нож, при виде которого индус поцокал языком – испокон веков странствующим монахам разрешено пользоваться лишь посохами и дубинками. И никакого железа.
– Прав был Зелёный: конец старому миру, никто больше не желает следовать Правилам.
– Грустно смотришь, брат, – крикнул раненый индус. – Видишь, я грустил, думал умру, оказалось – зря грустил…
Его товарищ кивнул, повесил на плечо сумку мертвеца и обратился к подошедшему Дордже.
– Я перевяжу раны моего брата, а ты убери тело, друг. Негоже падали валяться во дворе монастыря.
Дордже ухмыльнулся, он затем и позволил старику добежать до выхода, чтобы не убивать здесь.