Когти Каганата

Герман непроизвольно ловит себя на желании полистать энциклопедию, чтобы высчитать, на сколько сантиметров в год вырастает сталактит. На первый взгляд – обыкновенная пещера, но… что это!? В гладкие, будто только что из-под резца каменотёса, стены утоплены алебастровые фигуры высоких людей в глухих доспехах – у ног каждой фигуры – небольшая урна.

– Вот тебе и раз! – воскликнул Фитисов, от удивления забыв о собственном предостережении относительно близости немцев. – Это же какой-то древний Египет!

– Да уж – не Византия, точно! – мрачно обронил Артюхов.

Один Герман интуитивно понимает, кто поставил здесь этих колоссов. А ещё он понимает, что тут потрудились представители иного – допотопного – народа, нежели тот, что создал Правильный лабиринт в Тибете.

«Как там выражается Миша? Амфоры не того типа? Здесь тоже налицо различие культур».

В дальнем конце виднеется темный провал, природа его не ясна. Плоскость под ногами состоит из продолговатых каменных плит размером два на полтора метра каждая. Срединная – самая крупная – плита разбита, а обломки её в беспорядке валяются вокруг. Приблизившись к провалу, Артюхов посветил туда фонариком и буквально подпрыгнул на месте, чуть не уронив очки. Остальные обступили провал и застыли в молчании.

Это была могила, но принадлежала она отнюдь не человеку – существо, чей скелет лежал внутри, имело рост не менее трёх метров при сохранении пропорций, свойственных обычному человеку.

– Что это? Кто это? – зачарованно прошептал Артюхов.

– Очевидно, ты видишь перед собой труп академической науки, именующей себя Историей, – не без иронии ответил Герман Крыжановский.

Глава 12 О том, как потомки любят извращать наследие великих предков

«Могу лишь сказать, что невозможность представить себе, чтобы эта величественная и чудесная Вселенная вместе с нашим самосознающим «я» возникла случайно, кажется мне главным доводом в пользу существования Бога…»

Ч. Дарвин

26 сентября 1942 года. Левобережное Цимлянское городище.

Артюхов медленно обошел провал в полу. Повел лучом фонарика к ногам костяка и назад, к черепу. После чего без выдумки, но с душой, выматерился.

Герман бесстрастно взирал на то, как учёный коллега теряет связь с реальностью – его собственная первая встреча с тем, что не укладывается в привычные представления о прошлом человечества, происходила примерно так же.

«Миша рассчитывал найти здесь подтверждение своим экстравагантным гипотезам о «когтях», и о единственном походе на хазар Святослава Игоревича. И Миша заранее страшился драки с ученой братией. Еще бы! У тех защищены докторские и кандидатские, как минимум, по двум княжьим походам. И, согласившись с его теорией, они как бы распишутся в том, что им дали научные степени за красивые глаза и бутылку армянского. Да, но предъявить миру костяк гиганта – это тебе не походы Святослава, это – переворот во всей научной картине мира. Фантазии Конан-Дойла побивают научный взгляд!».

Все члены группы стояли молча и слушали горестные чертыханья археолога, опустившегося на колени у края могилы. Герман улыбнулся.

«Верно, Миша, твой мозг сейчас пытается привязать находку к чему-то понятному, известному науке. Увы, это не хазары, и не русичи, и даже не ромеи. Это – одна из тех находок, что обычно складываются в музейных запасниках до лучших времен, пока не придумают им объяснение. Чаще не придумывают. Так они там и лежат. А допуск к запасникам получают только люди проверенные, как говорит Никольский – свои. Которые поймут эти находки именно так, как следует».

Фитисов первым стряхнул оцепенение, и тут же напустился на своих людей:

– Не туда повылуплялись, родненькие! Вы разведка или малохольные? Пока наука работает, всё внимание на входы-выходы!

Разведчики поспешно бросились выполнять распоряжения. Суслин с Семечкой исчезли в том коридоре, из которого они только что пришли, а Иван-Абрам и Нестеров заняли позицию у пролома в стене, ведущего вглубь подземелья.

Герман тоже отвлёкся от могилы. Вспомнив, что костяки и захоронения – специализация не его, а Артюхова, он оставил Михаила Капитоновича наедине с находкой. Сам же пошёл осматривать стены. Начал со входного проёма.

Он провел рукой по идеально ровной кромке камня, затем, вынув свою бритву, попробовал просунуть лезвие в стык между плитами. Ничего не вышло – плиты прилегали плотно, словно их, прежде чем уложить друг на друга, подвергали шлифовке.

«Можно назвать это дверной коробкой, если бы речь шла не о граните, а о дереве. Хотя, судя по гладкой, словно лист бумаги поверхности – для тех, кто выдолбил эту погребальную камеру, гранит был не твёрже дерева.

Луч фонарика скользнул дальше.

«Ага, вот и орнамент!», – Герман, прикрыв глаза, попытался сопоставить рисунки на стене с теми, что он видел некогда внутри чёрной тибетской пирамиды.