Марбас не даёт мне шанса сбежать, воплощая угрозу Гера, хватает за руки и стягивает их одним из кожаных ремней, после чего грубо, без нежностей, дёргает вверх. Я продолжаю сидеть, потому что он мне позволил, но теперь я полностью открыта своему мучителю. Я не сопротивляюсь, потому что он не отпустит меня — мы зашли слишком далеко, чтобы сбежать, списав всё на глупую шутку.
Ладони падшего скользят по моей коже. На фоне сырого воздуха подземелий они кажутся обжигающе горячими, и я наслаждаюсь прикосновениями, понимая, что потом они вряд ли будут такими же осторожными, как и сейчас.
— Сумасшедшая, — шёпотом повторяет Марбас, сжимая моё лицо и заставляя приоткрыть рот, впустить его язык. Хозяйский поцелуй, лишённый нежности. Пальцы грубо сжимают сосок и я вскрикиваю то ли от неожиданности, то ли от боли. Наёмник с жадностью проглатывает изданный мною звук, отрываясь от моих уже порядком истерзанных губ. Запястья болят: на них наверняка уже расцвели багровые синяки. Но Марбасу этого мало, и я, доверительно закрыв глаза, ощущаю его поцелуи на своей шее, ключицах, груди. Изредка он прикусывает меня, заставляя дрожать всем телом.
В то же время его пальцы давно во мне и продолжают свои неумолимые движения, добавляя ощущений. Инстинктивно я свожу бёдра, понимая, что мы оба в чужой крови, но наёмника такая ерунда вряд ли остановит. Стоит мне зажаться чуть сильнее негласного предела, как я тут же ощущаю боль куда сильнее: он настойчив и не терпит неподчинения, не говоря при этом ни слова.
— И к чему мы пришли, солнышко? — неожиданно спрашивает он, разбавляя своим голосом тяжёлое дыхание, скрип кожаных ремней над моей головой и тихий перезвон цепей. — Ты понимаешь, в насколько идиотском ты сейчас положении?
Неожиданно, несмотря на своё состояние, я слышу, что его голос изменился. Он был чистым, без тех ломающихся ноток, как обычно. Я открыла глаза, чтобы убедиться, что рядом со мной всё ещё Марбас, а не кто-то другой. Он смотрит на меня, находясь всё так же близко, ловя каждый мой вздох и всхлип.
— М? — интересуется он моим ответом, и тут я понимаю, насколько он на самом деле красив. Я всегда воспринимала Марбаса как взбалмошного ровесника, а его природа лишь отталкивала от попытки понять его лучше, разглядеть. Сейчас же казалось, что последняя деталь этого сложного пазла встала на место: голос, чистый ангельский голос, без режущих слух высоких нот. Теперь наёмник выглядел иначе, ощущался иначе. Пусть он всё ещё в этом теле, но я словно увидела его ядро и прикоснулась к нему на мгновение. — Солнышко, ты отдаешь себе отчет в происходящем? Мне перечислить варианты, что я могу с тобой сейчас сделать, чтобы ты перестала страдать хуйнёй и попросила меня остановиться?
— Делай что хочешь, — выпалила я, вслушиваясь в его голос и краснея. Марбас не казался тем самым Марбасом, которого я знала. Он был другим, и от этого мне стало чертовски неловко.
— То есть будем считать, что на изнасилование ножом ты тоже согласна, — спокойно улыбнулся он, демонстрируя острые клыки. До меня не сразу дошёл смысл сказанного. Однако ощущение лезвия, приставленного кончиком прямо к основанию позвоночника, подействовало как ведро холодной воды. Я испуганно отпрянула, прижимаясь всем телом к наёмнику, а он словно только этого и ждал, потому что вцепился зубами мне в шею, недобро засопев. Я охнула от боли и закусила губу до крови, чтобы не закричать. — Моя! Казадор, ты моя! Тебе ясно?! Я не слышу!
Он грубо оттянул меня за волосы, заставляя снова посмотреть ему в глаза. Я поспешно кивнула.
— Тебе ясно, девчонка? Повтори!
— Да, — отозвалась я, заворожённо наблюдая за ножом во второй его руке. — Я твоя…
— И сегодня я буду делать с тобой всё, что захочу, потому что ты сама на это решилась. Ты пришла сюда и испортила мне всё веселье. Я очень не люблю, когда меня лишают развлечения, Казадор, — холодное лезвие коснулось моей щеки и скользнуло вниз. Я не сразу ощутила боль, которая возникла в месте соприкосновения с кожей. А потом почувствовала горячую струйку, стекающую по подбородку вниз. — По ряду причин ты уйдешь отсюда живой и вполне в своём уме. Остальное — как получится.
Страх, практически полностью заглушённый одной единственной мыслью «так надо», казался каким-то другим чувством. Я не могла найти ему описания.
— Хорошо, — согласилась я. — Приму любое твоё решение, Марбас.