Кок'н'булл

На самом деле Булла расстроило не выступление Раззы Роба; поскольку его грела мысль, что в следующем выпуске Get Our/появится блистательная и без обиняков разгромная рецензия на его шоу, он не уделял особого внимания выкрутасам Раззы. Однако, когда днем он сидел в офисе и, пришибленный валиумом и поглощенный мыслями о ноге, выжимал из себя текст, за его плечом показался редактор.

Первое, что заметил Булл, был сильный запах Cellini Per L 'Uomo — один из ароматов линии духов и туалетной воды Harold Acton. Редактор истово верил в саморекламу. После одеколонной волны, имеющей много общего с обонятельной версией Fernet Branca, синяя оправа редакторских очков замаячила на периферии зрения. Он просмотрел двадцать строчек черновой версии, мерцающей на экране булловского компьютера.

— Мм, Джон, мм, — наконец выдавил он, — эта рецензия на Раззу Роба… она вроде как в номер не пойдет.

Реакция Булла была нетипично резкой.

— Это еще почему?

— Дело в том, что Дженифер, мм… написала материал о Раззе Робе, и там вроде как и про его шоу есть.

— Что?! — Булл не верил своим ушам. — Этот деятель и на пятьсот знаков не потянет, не говоря уже о материале. Он тупой, неприличный, грубый и абсолютно несмешной! — Булл откинулся на спинку вертящегося стула и повернулся лицом к редактору — тот аж зажмурился.

— Весьма возможно, Джон, однако о нем все говорят. Именно такого рода представления сейчас входят в моду. И тебе известно, что наше дело — не наставлять своих читателей, а описывать то, что им нравится. Мы не можем говорить им, что делать следует, а что — нет.

Булл застонал. Это было излюбленное выраженьице редактора. Он даже включил его в «Основные задачи» журнала Get Out! которые в виде ламинированных карточек с пятью пунктами раздали лишенным вдохновения приунывшим писакам. Афоризм, стоящий под номером 3, гласил: «Не предписывать, но описывать. Искусство — это зеркало жизни». Редактор, кроме всего прочего, считал себя приверженцем Стендаля. Он назвал своего сына Джулианом, а его пони — Сорель.

Как только редактор вышел, Булл сразу стал звонить Дженифер. Она регулярно писала в Get Out! но в штате не состояла, кроме того, переспала с Буллом несколько раз. Значение этому придавал Булл, но не Дженифер. Интимная близость для нее была что для некоторых — жареный арахис: они поглощают его импульсивно, остановиться не могут и чем больше едят, тем меньше получают удовольствия.

Набирая ее номер, Булл вспоминал трехнедельной давности пьяный вечер, когда Дженифер согласилась пойти к нему домой. Провисшей кровати она решительно предпочла кухонный пол. Она была сверху. Лежа на спине, Булл созерцал желтоватый нарост из жира и крошек, образовавший под газовой плитой соплеобразный карниз, в то время как Дженифер, крепкой ходовой частью, состоящей из щели-зада-бедер, молотила его сверху. Своим влагалищем она зажала бедный булловский пенис, как стискивают излишне крепким рукопожатием новичка масонской ложи. Лишенное подбородка лицо то приближалось, то удалялось с размеренностью робота на конвейере.

— Алло?

— Дженифер, это Джон, — ответил Булл.

— Джон?

— Джон Булл.

— Джон Булл? Это что, шутка?

Булл занервничал:

— Нет, это не шутка. Мы знакомы, я пишу рецензии на кабаре в журнале Get Out!

— Ах, Джон, ну конечно. Прости! Замечталась, понимаешь, и все такое.

— Что «такое»?

— Ну… сам знаешь что.

Булл представил себе Дженифер с ее задницей, бедрами, U-образной мохнаткой и плоским животиком, упакованным в облегающие велосипедные шорты. Ее безволосые лодыжки напоминали коричневые и симметричные колонны толстых мебельных ножек в стиле 50-х, а твердые маленькие груди опоясывал какой-нибудь синтетический бандаж-патронташ. А вокруг на артистично заляпанных половицах ее студии валялось «все такое» — барахло, о котором, собственно, и речь. Чего тут только не было! Туфли на платформе и платья с золотым отливом, страусиные перья и киноафиши, бутылки пачули и чилимы, пресс — карты и обложки пластинок, гитары и барабаны из козлиной кожи, хула-хупы и спиритические карты, компакт-диски и плакаты концертов, хайратники и напульсники, барабанные палочки и летающие тарелки. Весь культурный слой, слежавшийся за сорок лет молодежной поп-культуры… вещички Дженифер.

Во всяком случае, Булл представлял себе это именно так. На самом же деле студия Дженифер была минималистской в соответствии с современными представлениями о стиле. Ведь Дженифер была одной из тех потерянных дам за тридцать, что тратят массу времени и сил на восприятие всех новомодных поветрий и молодежных культов, будь они даже мертворожденными. В представлении людей, подобных Дженифер, культурная история была коротка, как капот мини-кара. Для них каждая новая волна подростковой моды на каких-нибудь плясунов-певунов по важности сравнима с падением Древнего Рима или экспансией Российской империи при Петре Великом.