Кока-гола компани

— Да уж и не знаю, на хуй мне знать, как ЭТОТ ГРЕБАНЫЙ ПРИДУРОК СПИДО обосрался… еб твою мать. Просто страшно услышать… ну давай, Ханс, выкладывай. Вряд ли уж будет много хуже, чем сейчас уже… выкладывай… давай… Симпель поднимает голову. Затуманенным взором он смотрит на папу Ханса.

— Айзенманн отправился к Спидо, чтобы рассказать ему, что и как, и там была баба, которую он узнал, но он не мог вспомнить, кто она такая, пока не вышел опять на улицу. И тогда он вспомнил, что он однажды ходил с тобой на родительское собрание…

— Еб твою мать (долгая пауза). Еб твою мать (долгая пауза). Не может быть. Еб твою мать. Какие мы идиоты.

Симпель вновь плюхается головой на стол. Папа Ханс смотрит на его макушку. Она постепенно краснеет под светлыми волосами. Уроды, которые заправляют в этой шарашке, еще не сподобились выдать ему успокоительного. Симпель уже очень заметно ощущает, что кое-чего ему не хватает. Он уж на хер и не помнит, когда ему в последний раз приходилось четыре дня подряд обходиться без ксанакса. Состояние постоянной агрессии сказывается в том, что работа в камере продвигается все медленнее и медленнее. Конечно, агрессия — это движущая сила его проекта, но без коротких мгновений покоя он не в состоянии направить агрессию в нужное русло. Сегодня ночью он записал на листке: ОТ БАНАЛЬЩИНЫ УСТАЕШЬ, но это было единственным, что он написал.

— В определенном смысле причиной всего этого явился твой проект, начинает папа Ханс.

— НУ УЖ НЕТ, БУДЕМ! Мы всей шарашкой ходили по острию ножа, Ханс, нефиг сидеть здесь и делать из меня козла отпущения…

— Ну ладно, говорит папа Ханс и больше обвинений не выдвигает.

— Я тут даже использовал проведенное в заключении время, чтобы раскумекать, как нам надо… или как я спасу остатки…

— Ну и?

— Ну, знаешь, тот мужик, что сделал фотки, напечатанные в газете, он отец одной девочки из Лонилева класса, так вот он работает над тем, чтобы меня пригласили на какое-нибудь телевизионное шоу. И мне там предоставят полную свободу… Я об этом сам попросил. Я подумал, что если уж все у нас пошло прахом, и если вам удастся удалить почти полностью следы и признаки существования ЕБУНТа, то тогда для всех, кто участвовал в нем, будет выгодно…

— …все это сделать достоянием общественности?

— Да. Следишь за мыслью? Симпель старается демонстрировать бодрость, но у него не получается.

— Слежу — не слежу… Я так думаю… если ты меня понял таким образом, что я занимался ЕБУНТом, чтобы в один прекрасный день обо всем проекте поведать миру, то, по-видимому, степень взаимопонимания между нами была недостаточно высока…

— НУ ТОГДА СЛУШАЙ НА ХУЙ ВОТ ЧТО, ХОРОШЕЕ ВЗАИМОПОНИМАНИЕ, СЛЫШЬ ТЫ?!? ХОРОШЕЕ ВЗАИМОПОНИМАНИЕ НИКОГДА НИКОГДА НИКОГДА НЕ БЫЛО МОЕЙ КОРОНКОЙ! УЖ ЕСЛИ Я В ЭТОМ МИРЕ ЧТО НЕНАВИЖУ ВСЕМИ ФИБРАМИ ДУШИ, ТАК ЭТО ХОРОШЕЕ ВЗАИМОПОНИМАНИЕ!

Симпель бьет кулаком по столу для свиданий, но берет себя в руки, пока не вмешалась охрана. Папа Ханс качает головой.

— Да ты чего так завелся-то, Симпель, я же ни словечком не заикнулся о том, что хочу твои проекты остановить, я ни разу еще ни один из твоих проектов не прекращал, какими бы дрянными они ни были. Я же не могу заткнуть тебе рот, чтобы ты не вещал о своем видении событий каждому встречному-поперечному. Давай, валяй, выходи на публику, если считаешь, что это поможет. Но имена и прочие такие вещи упоминать, конечно, нельзя, это и так понятно…

— Да я вроде не совсем идиот, Ханс… Вот завел волынку на хуй…

Минут пять оба мужика в возрасте 61 года и 40 лет обсуждают вопрос, не осуществить ли им акт отмщения грязной стукачке. Переговорив по телефону с Айзенманном, папа Ханс существенно успокоился, он высказывает мысль, что, может, не стоит подливать масла в огонь, но Симпель решительно настаивает на том, чтобы «отплатить двуличной гадине по заслугам». Они договариваются поручить это Каско и Типтопу. Участие Каско и Типтопа в организационной стороне деятельности ЕБУНТа не особенно заметно, так что все должно пройти хорошо. Иногда нужно и на риск пойти, чтобы донести до человечества свой мессидж, считает Симпель.