Кока

– С Кикой? (Этого юродивого знал весь город, он целый день катался на троллейбусе по проспекту Плеханова, выглядел, как косой поросёнок, и во время поездок командовал: “Право руля! Лево руля!” – а на вопросы, почему так командует, отвечал, что он – капитан космического корабля, после чего вопросы были исчерпаны.)

– Кика сидел браво, тосты пил и говорил одну-единственную фразу: “Троллейбус номер десять идёт до стадиона «Динамо». Приобретайте билеты!”

Они перебирали любимые места в городе: биржу около “Вод Лагидзе” на Руставели, где стояли вылощенные красавцы-парни, одетые с иголочки, как итальянские гангстеры. Вспоминая биржу возле кафе “Самарожне”, на входе в Сололаки, Замбахо со смехом признался, что по молодости опасался ходить мимо этого места, но его двоюродная сестра вышла замуж за хромого Отара, и вход в Сололаки оказался для него открыт.

– Сейчас-то я куда хочешь зайду, а по малолетке боязно было!

– Мне тоже, – признался Кока. – Хотя большие парни нас, мелюзгу, не трогали, но там вокруг ошивались мелкие шакалы, отнимали мелочь.

Оказалось, что оба любят ходить в Ботанический сад с улицы Энгельса: вначале надо долго идти по гулкому, холодному, адски страшному туннелю в скале, – а потом вдруг из холодной бетонной кишки вываливаешься в райский сад, где солнечно, тепло, порхают бабочки, стрекочут и трещат стрекозы, цветут пёстрые яркие растения, огромные кувшинки плавают в прудах, а горбатые мостики ведут к уединённым беседкам, где так удобно заколачивать мастырку! Адски приятный кайф в райском саду!

Кока рассказал, что как-то раз, ещё школьником, повёл свою одноклассницу погулять в Ботанический сад (с надеждой там её поцеловать). Взял с собой для храбрости нож – поговаривали, что в саду собираются заристы и всякие опасные типы. Не успели они подойти ко входу в туннель, как из кустов показался носатый и чернявый милиционер, подозвал их и с азербайджанским акцентом сурово спросил, что у Коки в карманах.

– Полоши фсё сюта, на камень! – приказал.

Кока повиновался: платок, сигареты “Прима”, спички, ручка, девять рублей, складной нож.

– О, это чего? Ты бандит? – Взял нож, открыл, приложил к пальцам. – Фсё! Сопирайся! Итём в милисию! Или мошно сдесь шитираф! Ты что хочесь? Шитираф? Подошди! – Покосившись на деньги, милиционер оторвал от “Примы” кусок картонки, что-то посчитал на нём и важно объявил: – Шитираф рофно девять руплей! – забрал нож, деньги и скрылся в кустах, а им расхотелось идти в сад.

Потом стали вспоминать Сололаки, где Замбахо жил у сестры, когда ему приходилось скрываться от ментов, а это бывало не раз. Как хорошо выйти солнечным утром в район! Не спеша спуститься мимо садика “Стелла” к аптеке Оттена. Рядом – будка чистильщика Арменака, фаната шахмат. Во время чемпионата мира Петросян – Спасский возле его будки собирались со всего города армяне обсуждать партию, причём Петросян всегда бывал прав и молодец, а гётферан Спасский – нет. А когда чатлах Спасский всё-таки победил, то над Сололаки поднялся взволнованный вой: “Ку мерет ворет беранет[186] этому Спасскому!”

Через дорогу – парикмахерская, куда бабушка водила маленького Коку стричься и где ещё, наверно, завалялась та дощечка, которую клали на подлокотники кресла, чтобы малыш мог сесть повыше, доставать до зеркала. Но возле парикмахерской надо быть настороже – это вотчина хулиганов, наркодяги Стандарта и губошлёпа Гнома. Они стоят там с утра, руки в брюки, и обирают школьников, чтобы потом на Мейдане купить пару башей анаши у косого Або (суёшь деньги в форточку подвального этажа и получаешь пакетик).

Коку хулиганы перестали трогать, когда узнали, что он тоже курит, из-за чего сам вечно в бегах и в поиске денег. Но при встречах не забывали осведомляться, нет ли у него чего-нибудь покурить или мелочи – “на кино не хватает”. И приходилось иногда что-нибудь отламывать, чтобы отстали. Но Кока повзрослел, а они как были, так и остались районными хулиганами, наркушей Стандартом, сыном шлюхи, и губаноидом Гномом (тот по пьянке спалил свою хату на улице Мачабели и спал где придётся, чаще всего – в величественных гулких сололакских подъездах, где мозаики, витражи, витой чугун, где летом прохладно, а зимой тепло).

Ниже, у “Самарожне”, стоят на бирже взрослые, серьёзные парни. Их не минуешь. Надо смело идти мимо. Но они знают Коку в лицо и снисходительно кивают при встречах, не забывая оглядеть с ног до головы. И несдобровать, если какая-нибудь шмотка им понравится – снимут тут же в подъезде без разговоров! Да, тогда было модно “стоять на бирже”. Кока и сам часто стоял с соседями на углу своей улицы, осматривая и обсуждая встречных-поперечных, а иногда и задирая их, но без злобы, крови или ножей…

Громыхнула кормушка, Сало зычно крикнул:

– Гамадрили, на выход! Налегке!

– Что такое? Куда опять? – выругался Кока, мельком вспомнив сразу про петушиное гнездо, пресс-хату, карцер, “круглую”.

Сало строго сказал:

– К хану Тархану велено доставить. – А Замбахо подтолкнул Коку:

– Миди, бичо, курди гибаребс![187] Я ночью передал твою маляву от Сатаны.