Кока

Косам, мрачно поругивая римлян, начал собираться восвояси.

– Подожди! – окликнул его Лука. – Работу я спрятал за досками, в сарае. Если со мной что случится, снеси её в Кумран, в общину. Отдай главному настоятелю. Скажешь, от брата Луки.

Косам кивнул:

– Сделаю. А лучше не ходи никуда. Разве плохо здесь?.. Везде римляне, псы лютые, а сюда, в горы, не скоро доберутся!

– За что меня убивать? Я живу тихо, один, пишу что-то, читаю… – Лука отмахнулся. – Чему быть, того не миновать.

Нет, он пойдёт!.. Увидеть лица, проникнуть в глаза, услышать мысли… Каждая божья тварь – это молчаливое море мыслей, с рождения и до смерти. У каждого— своё море. А всё остальное – это море Бога, оно неделимо, для всех общее и родное. Можно черпать сколько надо. Ведь человеку нужно мало. Но думают, что нужно много, тут и корень зла.

И ещё – ему страстно захотелось увидеть женщин. Хотя бы одну, но обязательно красавицу, чтобы дух захватило, чтоб насмотреться вдоволь и унести с собой эту красоту. Жизнь – для живых. И он жив. Бог, мир и Лука.

Пришли на ум наставления Феофила: “Ты можешь понимать людей. Запиши рассказы Фомы, Симона, Никодима, всех других, кто знал Иешуа, некоторые ещё живы. Запиши всё, что узнаешь о его жизни. А того, что написано до тебя, даже не читай! Не трогай! Пиши только своё, как видит око твоей души!”

И молодой Лука, начав работу, узнал, каково из мыслей вязать снопы слов и собирать их в скирды-фразы. Засыпать ночью в разбросанных словах, а утром просыпаться в убранной комнате. Корявое – корчевать и гнуть. Неподатливое – взбалтывать и ворошить. Крошить. Мешать, как кипящий виноградный сок, чтоб, застыв, оно стало крепким и твёрдым. “Пиши как можешь, а что выйдет, то уже не твоё, а Божье!” – учил его апостол Фома, прозванный Неверующим, коего Лука ещё застал в Кумране, где тот доживал свой земной век, – рыхлый, полный, даже тучный, пучеглазый, слезливый, беззубый, добрый, светлый, чистый.

По рассказам Фомы выходило, что маленький Иешуа был весьма боек на проказы, дни напролёт проводил на улице в играх, и некоторые дети боялись с ним играть, зная: если кто его толкнёт или ударит, даже нечаянно, тут же упадёт, ушибётся, или уколется, или станет болен животом, ушами или горлом.

– Даже говорят, – понижал голос Фома, – что один сосед толкнул Иешуа, а тот крикнул ему: “Ты не пойдёшь дальше!” – и мальчик упал замертво… А другой мальчишка разлил воду из миски Иешуа, а он сказал ему: “Теперь ты высохнешь, и не будет у тебя ни листьев, ни корней!” – и тот тотчас высох. И его, как сухое дерево, с плачем и причитаниями понесли родители в дом Иешуа и положили перед отцом Йосефом с укорами и бранью, но прибежал Иешуа, коснулся – и мальчик ожил. Каков озорник?

Фома утирался платком, пил сладкую воду, говорил, что Иешуа помогал людям, лечил их, но всё равно многие родители запрещали детям играть с ним – как бы чего не вышло. Но Иешуа всё было нипочём. Он лазил, бегал, прыгал лучше всех. Умел сидеть на таких тонких ветвях, где нет места даже птицам. Как-то в субботу налепил из глины свистулек-соловьёв. Отец Йосеф поднял шум:

– Нельзя в субботу работать!

А Иешуа махнул рукой – и птиц не стало.

– Чего кричишь? Никого нет! Улетели!

Или разбросает игрушки, мать велит собрать, а он говорит ей:

– Закрой глаза! А теперь открой! – И всё убрано, по местам стоит.

А ещё он часто помогал тётке Елисавете. Он любил тётку и часто бегал к ней во двор, игрался с её сыном Иоанном, тот был старше Иешуа на полгода. Не успеет Елисавета ведро для плодов дать, чтобы мальчики собрали груши, как всё уже собрано, под навесом разложено, груша к груше! Или просит его дядя Захария баранов посчитать, а баранта сама в цепочке стоит: ждут, блеют, но не толкаются. А когда совсем маленький был, то увёл как-то всех назаретских собак в лес и заставил их по деревьям лазить, отчего птицы в панике улетели и не возвратились.

Да, много чего помнил Фома из рассказов Иешуа о своём детстве.

Но главной вещи и он не знал. И никто не знал. А без неё всё остальное – только зыбкий свет. Где Иешуа был после детства, пока в тридцать лет не покрестился в Иордани?.. Это вопрос, на который никто не мог ответить. Или все отвечали по-разному, а сам Иешуа молчал об этом как воды в рот набрав.

Иные говорили, что Иешуа был несносным подростком, не слушался отца, перечил матери, передрался и перессорился с братьями и лет в четырнадцать сбежал с караваном купцов в Индию, где провёл много лет в ашрамах Индии и Тибета. Другие сообщали, что Иешуа был небесной силой перенесён в страну, где дети рождаются с черепами длинными, как дыни. Кто-то был уверен, что он жил у халдеев в Вавилоне. Кто-то – скитался в пустыне. Кто-то даже поминал дворцы подводного царства, где живут люди-рыбы.

– Но в пустынях и под водой земным делам не обучишься, а он понимал земную жизнь лучше всех других! – со слезливой улыбкой заключал Фома.