Если одна обманывала его, он находил чистоту душевную и преданность у другой. Когда Мод оставалась верной ему слишком долгое время, он не чувствовал больше приступов ревности и приближался к Калантан. Но стоило только Мод привязаться к другому мужчине, как ревность его просыпалась, он бросал Калантан и обращал все свое увлечение в сторону Мод. И до тех пор, пока привязанность его удерживала Мод от связи с другими мужчинами, он создавал вокруг нее нечто в роде панциря из своей любви, но как только видел, что другие мужчины не находили больше отпора с ее стороны, бежал к Калантан и искал забвение на тахте.
Бедная Мод зарабатывала в Казино пятую часть того, что тратила ежедневно на свою жизнь.
Но несколько очень богатых мужчин давали ей наличными деньгами такие суммы, что это в десять раз покрывало ее расходы.
Возникает вопрос: сколько зарабатывала Мод? И сколько расходовала? Сколько получала от этих мужчин? Какую роль играл этот полуальфонс Тито?
Бывают такие проблемы, которые не приходится решать при помощи логарифмов, так как они объясняются гораздо проще. Довольно поступать так, как поступал Тито: стук в двери Мод. Если она отвечает: «нельзя», говорит «извиняюсь» и не возвращается раньше, чем через три часа.
О, сколько раз терпеливо и хладнокровно Тито ожидал по три часа, пока мог войти!
Но он смягчал ожидание тем, что надевал костюм песочного цвета, фиолетовый галстук и отправлялся к прекрасной армянке, которая всегда находилась в расположении утешить его, потому что каждый день могла украшать себя и волосы белыми цветами.
Когда он возвращался в комнату Мод и нерешительным тоном делал легкие упреки, она обнимала его, прижималась всем телом и говорила:
— Не говори так, мой милый! Теперь я вся твоя. Все прочие мужчины, даже тот, который ушел полчаса тому назад, находятся в прошлом. А прошлое не принадлежит нам. Идем, идем, помиримся!
Двое мужчин, которые заключают мировую, идут вместе обедать.
Мужчина и женщина идут в постель.
Тито и Мод почти каждый день заключали мировую, чтобы поставить крест на прошлом, настоящем и будущем.
В доме Калантан тоже было прошлое.
Это прошлое находилось в супружеской спальне превратившейся благодаря несчастному случаю во вдовью комнату.
И оно заключалось в старинной шкатулке, обитой бархатом и цинком, и представлявшей собою шедевр кавказского искусства.
— Что в ней? — спросил Тито однажды вечером, развязывая узел галстука.
— Как-нибудь скажу тебе, — обещала Калантан, сбрасывая с ноги парчевую туфельку.
— А это не может быть сегодня? — настаивал Тито, снимая песочного цвета пиджак.
— Еще нет! — решительно ответила Калантан, развязывая пояс.
— А почему? — настаивал Тито, расстегивая жилет.
— Потому что сегодня я имею сказать тебе кое-что гораздо более важное, — пошутила Калантав.
— Что ты хочешь сказать мне?
— Что я могу заблудиться в этой громадной кровати, если ты не скоро придешь сюда. Не заводи часы. Положи их.
— А если они остановятся?
— Вот именно! Заведешь их, когда остановятся.
Таким образом Тито не мог узнать содержимого шкатулки, в которой заключалось прошлое Калантан.
Мод была знакома с одним чиновником из префектуры, занимавшим высокое положение и отличавшимся очень маленьким ростом, который ходил выпятивши грудь и откинув назад голову, поэтому напоминал собой ложечку в профиль.
Ей представили также молодого хирурга, претендента на кафедру доцента при Сорбонне и автора выдающегося сочинение по хирургической и терапевтической медицине.
Молодой хирург, который осматривал прекрасную танцовщицу не с научной точки зрения, а в качестве любителя, заверил ее, что у нее все в совершенном порядке и на своем месте. Он поставил даже диагноз, что при некоторой неосторожности она может стать прекрасной матерью.
Но танцы и материнство не могут идти рука об руку.
Чиновник префектуры, который очень дорожил своим спокойствием, убедительно просил ее ни в коем случае не забеременеть. Но она успокоила его, что на всякий случай у нее есть под рукой молодой хирург, автор выдающегося сочинения по хирургической и терапевтической медицине.
Судя по наружному виду, никто не поверил бы, что этот юный доктор, с выражением трубадура на олеографии, был в состоянии вырезывать рак, делать кесарево сечение или удалять матку.
Оказывается, он был способен и на это!
Он специализировался на операциях, которые довольно часто делаются в Вене, Берлине, Париже, а в последнее время и в других больших городах. Операция, которую доктор с невинными, детскими глазами делает без ассистента, в течение одного часа, включая сюда стерилизацию инструментов и мытье рук. И довольствовался за эту маленькую операцию десятью тысячами франков. С Мод же взял вдвое больше, потому что знал, что гонорар будет заплачен ему высоким чиновником из префектуры, любившим Мод и спокойствие, который, чтобы не будить из розовых снов неведение своих детей, прибавил даже несколько тысячных билетов.