Кокаин

— Да, я знал — сказал ему Ночера, — что ты свистнул полмиллиончика. Но, признаться, я этому нисколько не удивился. Что тут удивительного, что человек ворует? Я удивляюсь тогда, когда он не ворует. Потому, что в каждом человеке сидит, быть может, в недоразвитом состоянии вор, и вот, в силу этого я не делаю различие между тем, кто украл, и тем, который еще уворует.

— Это случайно, — извинялся Тито. — В прошлом я всегда был честным человеком.

— Знаю. Мой приятель Марко Рамперти говорит, что честность это долгосрочная хитрость. А что ты теперь делаешь?

— Живу в меблированной комнате; имею еще несколько грошей в запасе. Когда лишусь и этого, кончу жизнь самоубийством или пойду в монахи.

— Становишься верующим?

— Нет. Религия напоминает мне большие акционерные общества, поддерживаемые правительством, эксплуатирующие рудники, которые никто никогда не видел. Некоторые религии ведут кой-какую борьбу, но не особенно открыто, чтобы никто не заметил, что они основаны на несуществующих рудниках. Но так как почетным председателем является Отец Небесный, то все принимают это всерьез. Быть может и я в один прекрасный день поверю всерьез в одну из них, тем более, что, если спекуляция не удастся, я ничего при этом не теряю. А что ты делал в Париже с того времени, как мы расстались? Почему ты вернулся в Италию?

— Я влюбился в одну довольно простую женщину, которая нравилась мне благодаря некоторым своим дефектам. Но их оказалось много, и некоторые мне не нравились. Я старался исправить ее советами, поучительным чтением, примерами. Однако, исправить женщину хорошими словами — это то же самое, что поливать каштаны сахарной водой и желать, чтобы произрастали marrons glaces[21].

Во мне произошла реакция, и я влюбился затем в более развитую женщину: аристократка, благородная и даже красивая. Но я констатировал, что во всякой женщине, высокого или низкого происхождения, всегда находятся следующие четыре приправы: благородство, самая посредственная женщина, проститутка и служанка. Может варьировать доза, но сущность остается всегда та же. В женщине высшего порядка найдешь девяносто три части благородства, но остальные семь…

И самое плохое это то, что эти семь частиц они не умеют скрывать. Они говорят, как великосветские дамы; каждая их мысль ясна, как радуга; гордо проходят мимо всяких житейских невзгод; когда бывают с мужчиной, извозчичья пролетка или такси кажется слишком недостойным перевозить их полные собственного достоинства тела; но, когда они одни, то очень экономно ездят в трамвае; если ты дашь в кафе на «чай» больше, чем стоит выпитое, это в их мнении скупость; если же они идут одни, то оставят на тарелочке столько, сколько ты постесняешься дать шарманщику. Если тебе случится потерять бумажник, они смеются над тобой и бранят тебя, если ты расстроен; если же сами покупают шнурки для ботинок, то торгуются так, как не будут торговаться десять цыган.

— Знаю, — поддакнул Тито. — В этом отношении я могу поучить тебя. Но такие дефекты, если они встречаются в женщинах высшего полета, кажутся иногда даже симпатичными, потому что они все равно что пропасти, соответствующие их высоте. Каков же твой вывод?

— Итак, я оставил эту женщину в Париже и вернулся в Турин. Занимаюсь посредничеством при покупке земельных участков. Хочешь купить участок земли?

— На кладбище, пожалуй, да и то позже. А здесь есть у тебя любовница?

— Да, — ответил Ночера. — Самая обыкновенная женщина: простая, но скромная и деликатная. Одевается посредственно, но под платьем носит тончайшее белье. Это, знаешь ли, все равно, что мусульманские дома: снаружи никакого виду, помазаны известью, а внутри поражают тебя мозаикой, фонтанами и садами.

— Не собираешься вернуться в Париж?

— Нет, Тито, так же, как не вернешься и ты. Ты, я, твой приятель лакей и монах, твоя Мод, твоя… как ее зовут?.. Каломелан…

— Калантан.

— …всеми нами руководит одна и та же судьба: мы, как бездомные собаки, которые прячутся под кроватями и столами; мы, как бездомные кошки, которые возвращаются домой, чтобы околеть. Все мы находимся в состоянии разложение и потому сходим с большой дороги, бросаем большие города, и большие возможности, ибо мы накануне смерти наших желаний: не иметь больше желаний — это значит смерть. Все мы убиваем себя только разными способами, и часто с еще бьющимся сердцем бываем трупами.

Я живу здесь, во втором этаже. Заходи… Прощай.

Тито пошел один по направлению к своему дому. Задумавшись над всем слышанным от Ночера и собственным положением, он пришел к определенному решению сделаться монахом.

«Буду изучать бабочек и насекомых, как тот старый монах; займусь огородом и разведением овощей. Отращу себе большую бороду, — думал он, позабыв обо всем окружающем.

Завтра же пойду в монастырь, где дадут мне сандалии и шнур, чтоб подпоясаться.

Через неделю мне будет казаться, что я всю жизнь был монахом».

Дома его ожидала радиотелеграмма: