КОКАИН

Он употреблял свои утренние часы на уединенные прогулки по окрестностям Парижа; иногда проводил два-три дня в доме Калантан, где для «барина» была отведена особая комната; потом покидал Калантан на целую неделю, в продолжение которой все свое внимание уделял Мод; иногда же проходили дни, и он не показывался ни у той, ни у другой. Тогда он возвращался в подозрительные кафе, где собирался самый разнообразный и разнохарактерный элемент столицы.

Безногий продавец кокаина продал ему шесть стеклянных тюбиков ядовитого зелья, и Тито, набнв им карманы, ходил по Парижу, как те дети, которые не раccтаются со своими игрушками и на ночь кладут их себе под подушку Он бродил по самым отдаленным закоулкам Парижа, заходнл на кладбища.

Все волновало и раздражало его. Но в одном отношении наступило некоторое успокоение, чего он сразу и не заметил. Кокаин, который в первое время вызывал страшное возбуждение, ослабил теперь свое влиение, и проходили дни, в течении которых Тито не думал ни о прекрасных ножках Мод, ни о мускусе, которым до одури пахло тело Калантан.

Однако, если иногда он представлял себе Мод в обятиях кого-либо другого, ревность просыпалась в нем, и он возвращался домой.

127

– Кокаина! – говорил ей тогда Тито в порыве страсти. – Кокаина! Ты вовсе не Мод, а Кокаина – яд, без которого я не могу жить. Я бегу от тебя и клянусь никогда больше не возвращаться к тебе, но какая-то сверхестественная сила снова влечет меня к тебе, потому что ты нужна мне так же, как яд, который и убивает и спасает меня.

«Я убегаю от тебя, потому что чувствую на твоем теле отпечатки пальцев других мужчин.

«Я убегаю от тебя, потому что ты не принадлежишь мне безраздельно. Бывают моменты, когда ты нагоняешь на меня ужас, и все же я возвращаюсь к тебе, единственная женщина, которая нравится мне, единственная женщина, которую я могу любить искренне.

А она, сидя на неприбранной постели, слушала с улыбкой беccвязную речь Тито.

А так как руки ее были заняты, ибо Тито прижимал их к губам, то она кончиком ноги старалась поймать головные шпильки, валявшиеся на полу.

Ревность – это такое чувство, в силу которого мужчина, побывав в постели женщины, считает, что только он один имеет на нее право.

Ни один мужчина не хочет согласиться с тем, что это полнейший абсурд.

Всякая благоразумная женщина предоставляет мужчине полную свободу изнывать от ревности, так как инстннкт подсказывает ей, что от этой болезни ничто не излечит его.

И все же однажды Мод сказала Тито:

– Я не богата; как танцовщице, грош мне цена; открыть какую-нибудь торговлю я не могу. Поэтому я обязана принимать те деньги, которые дают мне, и мириться с создавшимися условиеми.

После этого откровенного признания Тито залился слезами, как зонтик после дождя.

При других условиех она предложила бы ему

128

идти спать, но так как они как раз были в кровати, то она сказала:

– Одевайся и пойдем гулять.

Они выбрали для прогулки самые отдаленные окрестности Парижа, но и здесь, как оказалось, Мод была уже не раз в обществе своих кавалеров.

Тито не видел возможности отрешиться от мыслй, что все это ей уж не ново, что всюду она уж бывала и, конечно, всегда не одна.

– Где же она не бывала? Куда только ее не водили? – с отчаянием задавал себе вопрос Тито и мучился все больше и больше. Теперь он не мог бежать к Калантан и искать забвение на удобной тахте: Кокаина была нужна ему, как воздух, иначе без нее он мог помешаться.

– А если бы ты зарабатывала тысячу франков в день, – спросил ее Тито однажды, – тысячу франков за танцы, тогда ты бросила бы всех этих мужчин, которые…

– Платят мне? Понятно! И никому бы больше не принадлежала. Только тебе! Но разве это воз-можно? Ведь это мечты! Ведь ты видишь, Тито, что я танцую, как слон на веревочке.

Тито ответил:

– У меня есть чудный план: вот увидишь!

Так как директор «Текущого момента» был в отпуску, а главный редактор из-за болезни не посещал редакцию, то никто не мог помешать Тито сдать в типографию большую статью с широковещательным заголовком.

В этот вечер «Альгамбра» сделала пятьдесят тысяч сбору, а Мод приветствовали, как говори-

129

лось в «Текущем моменте», точно возродившуюся Терпсихору. Хвалебная статья в распространеннейшей газете Парижа возымела свое действие…

Однако, разочарование было полное: смеялась добродушно настроенная публика, привыкшая и не к таким способам рекламы, смеялись импрессарио, смеялись другие газеты, смеялась и сама Мод.

Только одии человек не смеялся: директор «Текущого момента», который вернулся на другой день в Париж и сейчас же велел позвать Тито – автора статьи.

Тито находился в приемной около кабинета директора, когда раздался троекратный звонок. Не надо было быть знатоком музыки, чтобы понять, какой гнев кипел в душе того, кто так звонил.

Директор зоговорил спокойно, как говорят люди, потрясенные слишком большим горем.

– Вы загубили газету. Вы выставили меня на посмешище перед всей нашей прессой.

Тито стоял с опущенными глазами и скрещенными на груди руками, как опозоренная девушка перед старым отцом.