Коко Шанель. Жизнь, рассказанная ею самой

Не дождалась, правда, Серты позвали ее в путешествие по Греции и Турции, Мися даже умчалась из Итон-Холла, где мы с ней жили по приглашению герцога Вестминстерского. Но путешествие втроем вылилось в настоящее мучение для всех.

— Мися, я тебя умоляю, не совершай больше таких глупостей! Оставь Русю и Серта в покое, если уж дала им свободу, будь последовательной и отстань от них.

Мися выглядела растерянной, наверное, впервые в жизни. В книге Мися писала, что Руся поняла ее любовь к Серту, утешала и обещала всегда помнить, что именно ей любовники обязаны своим счастьем. А еще писала, что я не слишком хорошо приняла Русю, когда та приходила проведать больную благодетельницу, лежавшую в моей квартире почти без чувств.

Я до сих пор не верю в эту Русину любовь к Серту. Хосе не был красавцем, напротив, это заросшее волосами лысое чудовище, не любящее мыться, зато обожающее застолья. Как бы ни был замечателен Серт в качестве экскурсовода, но ведь Русе нужно ложиться с ним в постель…

Я не знаю, правду ли написала Мися в своих воспоминаниях, рассказывая, что Серт попросил церковный развод, мотивируя невозможностью рождения наследников. Якобы он женился на Мисе только для этого. Я не вникала в такие разговоры; во-первых, было ощущение неимоверной грязи, потому что полоскать чужое белье прилюдно мне всегда казалось постыдным; во-вторых, я большую часть года проводила в Англии, на яхте Вендора, или занимаясь строительством своей виллы «Ла Пауза».

Мися осталась моей подругой на всю жизнь. Ее жизнь закончилась раньше моей, и мне пришлось обряжать подругу в последний путь. Как бы мы ни ссорились, как бы ни язвили по поводу друг друга, бывали минуты, когда единственным человеком, с которым я могла поговорить, пусть и не до конца откровенно, была Мися.

И я благодарна ей за это.

С Сертом мы тоже остались в приятельских отношениях, встречались, когда его Руся умерла от чахотки (Мися, кстати, ухаживала за ней), но очарование волосатого чудовища для меня рассеялось давным-давно. Просто со временем, особенно когда человека подолгу не видишь, он выглядит несколько по-другому. Находясь рядом, часто не замечаешь недостатков, видя только достоинства, а если замечаешь, то легко с ними миришься. Удаляясь от кого-то, недостатки начинаешь видеть отчетливо, потому сияние тускнеет.

Но Серты сделали для меня столь многое, что я готова простить им любые недостатки.

Русские

Если и через у неделю вы помните лицо человека, с которым только раскланялись при случайной встрече, немедленно встречайтесь еще раз.

Возможно, он гениален или это ваша судьба.

Меня много раз называли хищницей. Почему это плохо? Разве лучше быть смирной овцой, с которой каждый может стричь шерсть или вообще содрать шкуру? Я не агнец для заклания.

Хотя Мися все время твердила, что меня и так стригут и даже бреют все, кому не лень. Конечно, из-за моей денежной помощи. В оправдание могу сказать, что делала это добровольно и никогда не помогала ничтожествам. Если я сама заработала деньги, то мне и решать, на кого и сколько тратить.

Талантливых людей, совершенно не умеющих зарабатывать, вокруг меня было много, а вот благодарности за помощь я от них видела мало. Почему? Они словно стеснялись меня благодарить, принимая все как должное. Это из-за моей независимости, но если выбирать, то лучше потерять благодарность, черт с ней, чем эту самую независимость. Возможность выписывать чек дорогого стоит.

В этом я убедилась, когда Серты познакомили меня с Дягилевым.

Мися без Дягилева ничто, но и Дяг без нее тоже. Я вмешалась в эту дружбу не сразу, но едва увидев белую прядь волос над умнейшими глазами, вечно полными тоски и восторга одновременно, поняла, что не заметить этого человека невозможно. Не потому, что он был внушителен и красив, а потому, что вокруг него была какая-то особая атмосфера.

Дягилев в своем роде сумасшедший, но это благородное сумасшествие. Некоторые думают, что главным делом его жизни были «Русские сезоны». Нет, главным делом его жизни было создать у нас господство русского духа, заставить полюбить все русское. И ничто не могло остановить его в этом стремлении, даже постоянное отсутствие денег.

Кажется, у всех, кто знал Дяга, его имя ассоциировалось с двумя словами: гениальность и безденежье. Гении, как и безденежье, бывают разными.

Можно быть гениальным, как Реверди, сидящий в монастыре и творящий сам для себя, как множество художников, чьи полотна заполняют выставочные залы, чьи книги стоят на полках, а можно быть гениальным как Мися и Дягилев — умением эти самые таланты распознавать и вытаскивать на свет. А еще убеждать остальных, что очередная находка действительно чего-то стоит. И неизвестно, что важнее — умение создать один шедевр или раскопать и поддержать десятки гениев, которые сотни шедевров создадут. Мися и Дягилев умели, а потому не дружить не могли.