Кокон

Моя фантазия рисовала и картины скверные – там я сижу на грязном полу в землянке, много лет не мытая и давно ослепшая затворница кудахчет на плохом русском свои заклятья, мне страшно, мне хочется сбежать, но ее воля держит меня на месте, а свежий отвар из мухоморов прибивает отекшие чугунные ноги к земле.

В реальности я как будто попал на безумное свидание вслепую. Она могла оказаться моделью, могла – уродиной. А оказалась вахтершей.

– А теперь, милый, подними ладони к лицу, плюнь на них и разотри, – прервала мои мысли знахарка.

– В смысле… Зачем?

– Затем. Плюй давай.

Я потянулся к повязке на глазах, но знахарка шлепнула меня по ладоням.

Черт, ненавижу делать странные вещи. Ну, потянулся, ну, плюнул, растер. Сижу, жду.

Знахарка начала еле слышно читать молитву. Сначала я почти не разбирал слов, потом сосредоточился и стал вылавливать отдельные фразы, отдельные куски. Кажется, она обращалась к небу: «…славься большое, и сильное, нависающее, пророческое, славься камень земной, здрав буде, купол небесный…» Чем дольше я вслушивался в ее бормотание, тем отчетливее представлял, как эта сухая женщина истончается, отдает свою энергию и силу куда-то наверх – сначала тонкой светлой струйкой, потом ярким пылающим потоком огня. Мои пальцы похолодели, голова закружилась, я почувствовал нити пота, как они тянутся с затылка под лопатки. Я понял, что старуха связала меня своими колдовскими сетями и проткнула иголкой самое мое естество – проткнула, и из него медленно вытекает накопленный яд.

*

Я заметил, что дрожу.

– Дыши-дыши, милок. Поплакай, если хочется. Поплакай, подыши еще. Все сойдется тогда, все сбудется. Потрогай лицо, – сказала она, и я это сделал. – Чувствуешь – липко стало? Потри лицо, – сказала она, и я это сделал. – Посмотри, сколько выходит из тебя. Все выходит, все это лишнее, все ненужное наружу идет. Пусть так, отпусти его. Поплакай, – сказала она, и я почувствовал, что по моим щекам текут слезы.

Я начал глубже дышать. Дышать в ответ ее бормотанию. Глубокий вдох, еще глубже, несколько коротких. Снова глубокий вдох, снова глубже, и еще несколько коротких. Господи, как же это хорошо! Как славно. Просто так дышать, и просто так потеть, и просто так плакать. И каждый миг посвящать себе, концентрироваться только на себе, не думать о лишней ответственности, о комфорте окружающих, телефонных звонках, расписании встреч, неотвеченных сообщениях, прогнозе погоды, балансе на карте, подборе удобной обуви, одежды, друзей, партнерш, коллег, мест, баров, ресторанов, автомобилей, фильмов, стримов, смыслов, масок и теней. Просто концентрироваться на том, как ты дышишь, как бьется твое сердце, как потеют твои пальцы, как информация течет по узким ложбинам твоего внимания… Да, именно так! И так может быть всегда, так может быть всегда, когда ты захочешь управлять входящим потоком вместо того, чтобы он направлял твою волю.

– Снимай повязку. Готово, – сказала знахарка. Я открыл глаза.

– Уффф, – я шумно выдохнул.

– Дальше все просто. Помнишь, говорил, что тебя будто с тела вынули и потом назад положили? И ты как будто чужой тут получился?

– Кхм… вообще хорошее сравнение. Если вспомнить тот же фильм. Ну про чужого, вы смотрели? То есть как будто меня как паразита подсадили в это тело, – я судорожно засмеялся своей находке. – Хотя тогда должны были паразита в меня…

– Погоди-погоди, не беги. Я хочу услышать. Ты чувствовал, что себе не принадлежал, так это было?

– Получается, так.

– А я тебя сшила всего, соединила.

– Как это?

– А ты слушай теперь себя, слушай, и всё поймешь, всё заметишь теперь, – на этой фразе она встала и начала рыться в своей сумке, давая мне понять, что сеанс окончен.

– Погодите, – я немного напрягся. – Ну, может, расскажете хоть немного, что это было? Что дальше будет?

– Дальше всё будет хорошо, – широко улыбнулась бабка. – На тебе порчи были, вредил ты кому-то. Себе тоже вредил, и это сняла. Не будешь теперь курить эти палочки вонючие, сивухой травиться, не будешь страдать. Радоваться сможешь, жить наконец начнешь.

Я замер на секунду, не зная, что сказать. Я хотел до нее доебаться с миллионом вопросов: правда ли всё, что она говорит, как эти заклятья работают, придется ли мне добирать результат силой воли и не станет ли мне снова худо, кому нахрен потребовалось меня проклинать и почему вообще в нашем техномире вся эта мистическая патока еще течет? Я хотел от нее матчасти, но понимал, что никакой матчасти тут быть не может.

– Спасибо вам, – все, что смог выговорить. – Давайте расплачусь. Столько, верно? – протянул ей пятитысячную купюру.

– Пусть будет столько, – она деланно отвернулась. – Но вообще это стоит семь.

Я выдохнул, великодушно протянул ей еще одну пятерку и встал с табурета. Старуха остановила меня жестом, улыбнулась и сказала, что обязана выдать сдачу. Порылась в своей сумочке, достала тысячу, улыбнулась еще раз и сказала, что больше нет. Я сделал вид, что признателен и вообще не стоило, но, так и быть, возьму. Отряхнулся, расправил плечи, пошел к выходу.