Кокс, или Бег времени

Эти пять дополнительных деталей, уложенные на шелковой подкладке ларца из змеиного дерева, сказал Кокс, надобно передать императору вкупе с руководством, каллиграфически начертанным Цзяном, и с известием, что великое творение завершено. Только установив в нужные места эти пять ключевых деталей, можно запустить часы в ход. И никто иной, как Властелин Мира, таким образом тоже становился теперь часовых дел мастером, механиком и, значит, завершителем чуда. А несколько английских механиков, помогавшие ему, будут вправе беспрепятственно и с миром вернуться домой.

Вернуться домой? — спросил Мерлин. Другой работы для нас здесь не будет?

А что нам еще делать после таких трудов? — сказал Кокс.

Солнечные часы, сказал Локвуд, песочные часы. Или водяные?

Впервые за все время при императорском дворе английские гости расхохотались, как только Мерлин хихикнул. Водяные часы! Может, сразу паровые, для определения идеального времени готовности яиц всмятку, сваренных к завтраку?

Цзян не понял, что в этом разговоре смешного, и потому не улыбнулся. Накануне Кокс попросил его разузнать, подтвердился ли принесенный в Жэхол слоновьим караваном слух, что угодивший в тайфун корабль голландской Ост-Индской компании привели в гавань Циньхуандао и в ближайшие недели его обошьют свинцом и отремонтируют, а затем он опять выйдет в море, с грузом фарфора, чая и шелка, и возьмет курс на Роттердам.

Корабль!

“Сириус”, на котором они целую вечность назад прибыли в эту империю, еще курсировал бог весть в каких морях, и бог весть какие бури и древоточцы могут помешать ему доставить домой трех часовщиков. И до Циньхуандао добраться легче и быстрее, чем до Ханчжоу.

“Орион”, оборвал смех Кокс, корабль называется “Орион”, и в Циньхуандао он уже в третий раз, капитан говорит на мандаринском наречии и считается другом Китая.

А мы? — сказал Мерлин. Разве мы не друзья Китая?

Но Цзян не пожелал улыбнуться и этому вопросу: Нет, тот, кто никчемной игрушкой наводил чары на императора и околдовывал его ядовитой ртутной колонной, не был другом Китая.

Мастер Алистер Кокс и его товарищи никогда не узнают, что сказал Цяньлун по поводу драгоценного ларца из змеиного дерева, который ему без малого через четыре недели доставили из Павильона Четырех Мостов вкупе с не особенно удачной каллиграфией, где пятью абзацами сообщалось, как должно вынуть из шелковых гнезд и куда поместить пять деталей, дабы часы вечности начали свой ход и сделались памятником императорской жизни.

Никто другой, кроме Владыки Времени, гласило запечатанное руководство, не вправе запустить такой механизм. Ибо жизнь, ритм коей эта машина будет отбивать до угасания звезд, есть жизнь не смертного, но божества.

Самые ожесточенные интриганы и те смягчились, когда через несколько дней после вручения означенного послания кружными путями узнали, что Великий доволен стеклянной колонной и намерен отправить английских гостей под эскортом к поврежденному голландскому кораблю, который в доках Циньхуандао обшивают свинцом и снабжают новыми мачтами, после чего он отплывет на запад. Мертвые или живые — главное, пусть эти окаянные шаманы исчезнут из Срединного царства. А чтобы стереть с лица земли их творение и все, что они здесь оставят, возможностей хватит, это уж точно.

И вот однажды лучезарным днем в конце весны трое англичан верхом на красивых конях под охраной шести вооруженных всадников (которые знать не знали про зашитые в шелковые шарфы брильянты, какими казначей, с трудом скрывая свою ярость, расплатился с путешественниками) выехали из города навстречу Южно-Китайскому морю.

Рабочие чертежи и эскизы часов, а равно весь инструмент вкупе с остатками драгоценных материалов и записанными на рисовой бумаге перечнями оных Кокс оставил в запертых сундуках и товарищам тоже порекомендовал взять с собой легкий багаж. Больше фунта искрящихся розеточной огранкой брильянтов на каждого — достаточно на дорогу, которая, вымощенная такими камнями, поведет далеко в грядущее.

Пустив коня рысью по бесснежному, цветущему краю, Кокс порой шептал себе под нос слова и фразы, какими встретит его Фэй, ведь она заговорит. Назовет его по имени и крикнет ему, да-да, крикнет, как сильно любит его. С другого конца мира механизм с ртутным сердцем вернул ей на Шу-лейн речь, каждый щелчок упорца, каждый оборот шестеренки возвращал слово за словом в ее комнату, где теперь развевались на свежем ветру раздвинутые занавеси.

Джозеф Цзян — он в последний раз сопровождал гостей императора на их долгом пути к докам Циньхуандао — порой приотставал, чтобы не слышать безумного монолога мастера. Алистер Кокс говорил о любви. Хихикал. Смеялся.

Жэхол уже давно скрылся за округлыми горами, над которыми бежало стадо белых облаков. Город собирался в дорогу. Хотя наступало лето, двор готовился к возвращению в подлинное сердце державы, так, словно время повернуло вспять и теперь, подобно реке, робеющей раствориться, впадая в море, хлынуло к обетованным истокам.