Коктейль «Россия»

А теперь обратимся к Николаю Васильевичу Гоголю, другому нашему классику. Собственно говоря, он не просто Гоголь, а Гоголь-Яновский. Один из предков писателя был поляк. Да и мать до замужества носила не очень русскую фамилию: она была Косяровской и, по преданию, слыла первой красавицей на Полтавщине. Вот такие генетические арабески. Самого Гоголя в детстве звали «таинственным Карлом». Случайно ли?.. Может быть, примесь разных кровей повлияла на характер писателя и сделала его родоначальником иронического настроения в русской литературе. Позволим себе столь дерзкое домысливание.

Выстраивать парад гоголевских цитат вряд ли нужно, достаточно вспомнить один только ужас городничего из «Ревизора»: «Ничего не вижу. Вижу какие-то свиные рыла вместо лиц, а больше ничего…»

Чиновник Министерства юстиции Лебедев, впоследствии сенатор, писал: «Читал „Мертвые души“… Содержание вздор. Он пародирует современный порядок, современный класс чиновников, он не совсем прав и местами немного дерзок. Это портит вкус».

Позднее Василий Розанов утверждал, что Гоголь «погасил» в русском сознании Пушкина – это воплощение нравственного здоровья. Гоголевские «карикатуры» на русское общество нанесли вред национальному самосознанию, способствовали развитию нигилизма…

После «сада» Пушкина – «исключительный и фантастический кабинет» Гоголя. После Пушкина, пишет Розанов, «дьявол вдруг помешал палочкой дно: и со дна пошли токи мути, болотных пузырьков… Это пришел Гоголь. За Гоголем всё. Тоска. Недоумение. Злоба, много злобы…».

Вот так судил Гоголя ретивый Розанов. Несчастье России состояло не в том, что на ее земле родился Гоголь (чья метафизическая исключительность – его беда, а не России), а в том, что Россия поверила в искаженный образ как в достоверный и реальный. Гоголь смутил Россию: «Самая суть дела и суть „пришествия в Россию Гоголя“ заключалась именно в том, что Россия была или, по крайней мере, представлялась сама по себе монументальною, величественною, значительною, – Гоголь же прошелся по всем этим „монументам“, воображаемым или действительным, и смял их все, могущественно смял своими тощими ногами, так что и следа от них не осталось, а осталась одна безобразная каша…» (В. Розанов. «Среди художников»).

Подробно обо всем этом когда-то написал Виктор Ерофеев в исследовании «Розанов против Гоголя» («Вопросы литературы», 1987, № 8).

Еще немножко – и Гоголь разбудил Герцена, а Герцен… А дальше пошло и поехало! Сам Николай Васильевич Гоголь считал, что российские дела запутал «черт путаницы». Соблазнительно привести заключительную фразу из первого тома «Мертвых душ»: «Дело в том, что пришло нам спасать нашу землю; что гибнет уже земля наша не от нашествия двадцати иноплеменных языков, а от нас самих; что уже, мимо законного управления, образовалось другое правление, гораздо сильнейшее всякого законного».

А во втором томе у Гоголя сказано: «…как-то устроен русский человек, как-то не может без понукателя… так и задремлет, так и заплеснет».

Понукатель – это барин, который приедет и рассудит? Или, точнее, накажет? Да?..

Но как при Гоголе, так и после Гоголя, как при самодержавии, так и при социализме, в советские времена и постсоветские Россия – это конгломерат проблем. И непонятно, как вырваться из «ее нынешних запутанностей», как выражался Николай Васильевич.

«…Как полюбить братьев? Как полюбить людей? Душа хочет одно прекрасное, а бедные люди так несовершенны, и так в них мало прекрасного! Как же сделать это?» – вопрошал Гоголь в одном из писем. И сам же ответил: нужно возлюбить Россию.

Гоголь действительно любил Россию, но провинции русской не знал (это доказал Андрей Белый в книге «Мастерство Гоголя»). Семь часов провел в Подольске и неделю, по случаю, в Курске, и Курск его не привлек. Остальную Россию он видел из окошка кареты: по пути в Рим и обратно. Да, Гоголь любил Россию, но любил и путешествовать по Европе, а уж лечиться – и тем более. Но Швейцария и Германия казались ему «низкими, пошлыми, гадкими, серыми, холодными», а вот Италия!.. Он писал с дороги: «Не успел я въехать в Италию, уже чувствую себя лучше. Благословенный воздух ее уже дохнул…»

Через две недели по приезде Николай Васильевич отмечает: «Небо чудное, пью его воздух и забываю весь мир».

И окончательный вывод: «Этот Рим увлек и околдовал меня».

Как отмечает Павел Муратов в «Образах Италии», Гоголь открыл в русской душе новое чувство – ее родство с Римом. Писатель Борис Зайцев подтвердил: существует «вечное опьянение сердца» Италией.

А другой титан русской литературы Иван Сергеевич Тургенев обожал Францию. Но не думайте, что в связи с этим я обрушу на вашу бедную читательскую голову тяжелый груз цитат о Франции и Париже. Нет, только одну-две, не более. Лидия Нелидова в воспоминаниях о Тургеневе писала:

«Были случаи, когда, по словам его близких друзей, что-то будто бы и налаживалось.

Тургенев начинал заговаривать о том, чтобы подольше остаться в России, пожить в Спасском. Молодые и интересные женщины гостили в его деревенском доме.