Коктейль

Мы бы не разошлись после встречи с Вильгельмом, я бы не поехал к нему в мак на ночные разъяснительные утешения. Я бы не расстался с тобой на следующий туманный день. Ты бы не плакала, я бы проводил тебя до дома и всей силой обнял бы твою крохотную фигуру. Ты бы познакомила меня с мамой, я бы своенравно шутил, дабы понравиться ей, а я бы понравился ей, впоследствии помогал бы носить пакеты из магазина, ставши единственным мужчиной в доме. Мы бы не томились кто где в карантине, а вместе поехали бы в Крым, наслаждались бы закатом, ночью, рассветом на пляже, смеялись бы друг над другом. Вытворяли бы что-то из разряда вульгарных дел, а потом смотрели бы в наши глаза. Я бы играл на гитаре простые аккорды, ты бы пела. Мы бы сидели под одной кофтой, как когда-то раньше. Я бы не писал стихи, либо писал бы исключительно о тебе.

Мы бы вернулись летом и проводили бы Вильгельма вместе в компании лекаря, все смеялись бы надо мной, а я бы любовался твоей улыбкой и счастливым взглядом. Мы бы курили вместе твои самокрутки и лежали бы на качелях. Лекарь рассказывал бы тебе что-то из науки, а я бы опустошал его холодильник, не вникая в ваши интеллектуальные беседы.

Ты бы встречала на Южке меня с работы, мы вместе лопали бы суши в торговом центре, ухаживая друг за другом. Я неаккуратно ем, помнишь. Я бы одевался модно для поднятия твоего настроения. Ты мило кушаешь, помню. И всегда внимательно слушаешь. Я бы рассказывал тебе что-то, ты бы слушала. Шли бы по Воробьёвым горам, я бы не хотел спрыгнуть с моста, а ты не хотела бы забыть это место. Ты бы не ушла в блуд к каким-то, ай. Я бы не потерял рассудок.

Зайдя в кфс на Арбате, вспоминали бы, как играли с дедушкой в шахматы за сто рублей, хах, забавно. Красиво всё это было… Бы. Если бы не я.

(Послесловием, видимо так назову, решил всё же показать, от каких мук свыше прочитанное взросло):

"Да не хочу я писать ничего, я хочу любить, любить, только любить! Всем сердцем, мозгом, телом, болью, огнём! Ах, какая смешная потеря, много в жизни смешных потерь..

Как воротит ночь, прохладна улица, далеки друзья, кровать тверда. Душе одиноко, невозможно дышать в своём одиночестве от обиды на свою же глупость. Нестерпимо, слёзы не смеют вылезти. Им стыдно появляться на этих щеках.

Пути все пройдены, сюжеты повторяются, музыка давит, тишина не слышна, комфорт пропал, игла не даёт эффекта, Луна не даёт грусти, что была приятной! О, как дальше быть. Пишу это, и выглядит смехотворно, наигранно. А без красноречий знайте – шепчу правду. Складывать рифмы скудно, прелестная трата времени, но тоска посильнее будет. Враг же один – мой любимый я. Ну покажите меня из настоящего мне прошлому. Всё было бы иначе, не так ли?"

|Опера|

Парень, который был застрелен супругой в порыве ярости от лишения рассудка, последствия вечной ревности, эффектно открыл дверь зала, в котором репетировала его миссис.

Басом запел, нет, закричал: "Ты убила меня!" И застывшие от удивления глаза вдовы, встретя его мёртвый взгляд, наполнились тусклыми слёзами, остальные музыканты ошарашены паникой! Кого-то хватил инфаркт, кто-то показал свой внутренний мир на паркет, другой закричал, осознав суровый ужас происходящего.

Воскресший подходит хромой походкой к своей (бывшей?) жене, хватает уверенно за предплечье и вещает низким фальцетом: "А я только тебя любил…"

Всё случилось так внезапно, так громко и сильно. Иконы упали с полок, разбившись на мельчайшие кусочки, птицы улетели в неизвестные направления. Тьма заполнила всю округу, город принимает холодный душ. Экстраординарная пара застыла в неистово эпичной позе. Сие и есть раскаяние, зеркало судьбы, взгляд на свой поступок, совершённый с человеком, с чужим временем, со своей любовью.

Можно ли любить, даже когда тебя убили? Певец заканчивает воем: "Ты запомни меня, и себя, прошу, не вини. Я продолжу любить, хоть, увы, и не жив."

|Соблазнитель|

Любуется своим отражением воин гендерных границ, что посягает в глубины личных пространств и завоёвывает столицы – сердца, что управляют неведомыми уму машинами для регенерации новых бессмысленных систем. Время проносится сквозь пучину вод соблазнительских слёз, пролитых им в период скитаний среди безмолвных пустынь, где отсутствует возможность выбора, ведь любой путь идентичен, как и ожидающий его конец. На краю, поднявшись на цыпочки, очам дано понять, как мерцает глухой блеск улыбок тех самых крохотных тайн, которые, между прочим, кажутся сперва – воплощённой мечтой, затем – нелогичной случайностью, лишним разочарованием, а в заключении сюиты отчётливо видны ушедшей идиллией, полноправной музой, легендой, что остаётся жить в памяти.