Кола

Он старался неловкость сгладить. – Давайте, Иван Алексеич, я горячего подолью. Мы с отцом Иоанном привыкли друг к другу, потому без околичностей. Лет сорок уж чашку и ложку, и беду подчас, сообща делим. – Он как бы о доверии просил Шешелова. Голос проникновенный. – А эхо этой войны, пожалуй, и нас коснется. Стало быть, нам надо и думать, и говорить о ней.

Вот и этот подглядел будто и обозначил, что неясно бродило в Шешелове, как предчувствие: быть беде. Шешелов ранее отмахнулся бы от такого – велика важность! Убивать, умирать, карьеру делать – это и есть служба. Но то было ранее.

Шешелов потянулся опять за трубкой и спросил Герасимова:

– Значит, война и нас коснется? – Умышленно сказал «война», а не «эхо войны».

– Предсказать невозможно, – миролюбиво сказал благочинный, – не оракулы. Все только предположительно.

Герасимов осторожно подал через стол чашку Шешелову.

– Когда манифест о войне объявили, мы с отцом Иоанном судачили тут. Так же за чаем вот. – Усмехнулся и посерьезнел. – Турция-де, объявляя войну России, не могла позабыть: в недавнем прошлом мы вон какого воителя одолели – Наполеона! Так?

– Резонно, – кивнул ему Шешелов.

– Выходит, одни на войну с Россией турки не покусились бы. Ведь не могут они всерьез надеяться на победу своими силами? Рассказанное вами сейчас наши сомнения подтверждает.

– Положим, – неопределенно протянул Шешелов.

– Чего там, еще до начала войны Европа хорошо видела: не турки хотели овладеть Крымом, а русские Константинополь прибрать к рукам. – Герасимов будто и не заметил, как Шешелов молча склонился к чашке. – И пока государь наш весну и лето бряцал оружьем в Валахских княжествах, Европа, вишь ты, выжидала. Вот тут мы с отцом Иоанном и полагаем... Европе важно было подтолкнуть Россию, заставить ее поверить, что задуманное легко исполнить. Никто препятствия чинить не станет. Но это была наживка, за которой уда невидима. И государь наш, простите, крючок с приманкой заглотил...

Вдвоем с Герасимовым Шешелов охотно поговорил бы об этом. Но благочинный... Непохоже, чтобы каверзу ему строили, а все же втроем они, а Герасимов вон как про государя. Поосторожнее надо с ними.

– Вы не желаете побед для России?

Во взгляде Игната Васильевича легкое удивление. Словно он лучше к Шешелову настроился.

– Ну, зачем так? Победы, уж вы-то знаете, всякие могут быть. Тем, о которых вы говорили, пожалуй, и я не радуюсь. Они пользы не принесут.

И благочинный его поддержал:

– Они не славой России, а горем великим обернуться могут.

– Могут, – кивнул Герасимов. – Самолюбие не позволит государю попятный шаг сделать. А теперь в помощь побитой, обиженной в глазах всей Европы Турции явятся заступники.

– Но с Францией и Британией у нас добрые отношения. А про Австрию и говорить нечего, она нам обязана.

– По осени «Таймс» интересные цифры печатала. – Герасимов скрестил на столе руки, на удивленный взгляд Шешелова сказал: – Друзья отца Иоанна, вишь ты, из Архангельска присылают, – засмеялся. – Так вот, британское правительство показало свои подсчеты. Черным по белому там написано: для торговли им Турция больше подходит, чем Россия. И их эксперты говорят, что разгром Турции или захват ее Россией равносильны разгрому английской торговли.

– Эко хватили! – хохотнул благочинный. – Совсем погибнут без Турции. – И мотнул головой, усмехнулся, будто сам для себя, сказал: – Как они публику-то готовят! Загодя!

– Конечно, – сказал Шешелов, – если Россия выйдет на Средиземное море, торговля, разумеется, будет в ее руках. Это, так сказать, победителей право – распоряжаться.

– То-то оно и есть, дражайший Иван Алексеич, победителей. А если это не мы?

– Простите, не понял.

Благочинный возражал не торопясь, спокойно, говорил, как говорят о давно выношенном и обдуманном:

– Что, если Австрия, Франция и Британия дружно не захотят русских в Константинополе? Для чего им, к примеру, усиление России? или ущерб в коммерции? Им ведь лучше, если флот наш, и сейчас-то подключный, перестанет существовать.

Подключный? Нет, Шешелову на ум это как-то не приходило. И удивился: а ведь истина, черт возьми, у России моря закрыты. Будто на ключ снаружи. И обозлился на себя: как же ранее не додумался?

– Желая по праву сильного выгнать от Черного моря всех, кого оно кормит, не взыщите, если в случае неудачи и вас не только от него, но даже и от других исконных морей изгонят. – У благочинного голос оставался мягким, а слова стали жесткими. – К примеру, на Кольской ратуше да британский флаг. Вас такие мысли, часом, не беспокоят?

Наверное, Шешелов позабылся, сделал ненужный жест. Благочинный на стуле откинулся, засмеялся:

– Не по нраву.

– А вам по нраву?

Благочинный и Герасимов засмеялись.

– И нам не по нраву.

«Что они, шутки со мною шутят? Нет, пожалуй, не шутят». Вспомнились хромота писаря, крест Герасимова. «А с чего так повеселели?» И сам улыбнулся им.

– Почему именно британский?

– Британия ближе. Укрепиться на нашем Севере ее мечта давняя. И колян англичане уже приходили грабить, – сказал Герасимов.

– В восемьсот девятом?

– И тогда, и позже.

– Я слышал. У вас за это награда?

– За это.