Кола ди Риенцо, последний римский трибун

— Я желал бы, — отвечал Адриан, — чтобы ваше посольство к Стефанелло было отложено на день; мне очень хотелось бы предупредить его. Однако же вы усиливаете во мне желание отправиться; если удастся мне достигнуть почетного примирения, то я открыто буду свататься к вашей сестре.

— И никогда Колонна, — произнес Риенцо с гордостью, — не вводил в свою семью девушку, союз с которой более бы удовлетворял честолюбию. Я вижу, как всегда видел, в моих планах и судьбе карту римской империи!

— Не будь слишком пылок, храбрый Риенцо, — возразил Адриан, — вспомни, на какое множество предприимчивых голов эта безмолвная каменная статуя смотрела со своего пьедестала, на какое множество планов из песка и составителей их — из праха! Поверь мне, никогда величие человека не стояло на краю такой дикой и мрачной бездны!

— Ты честен, — сказал сенатор, — это первые слова сомнения и вместе симпатии, которые я слышал в Риме. Но народ любит меня, первосвященник одобряет, бароны бежали из Рима, и мечи северных воинов охраняют дороги к Капитолию. О, никогда, — продолжал Риенцо, — никогда, со времен древней римской республики, римлянин не мечтал о более чистых и светлых стремлениях, чем те, которые одушевляют и поддерживают меня теперь. С такими мечтами могу ли я дрожать и предаваться унынию? Нет, Адриан Колонна, как в счастье, так и в бедствии, я не уклонюсь от случайностей моей судьбы и не буду страшиться их!

Манера и тон сенатора так возвысили его язык, что Адриан был очарован и покорен. Он поцеловал руку Риенцо и сказал с жаром:

— Разделять эту судьбу я буду считать моей гордостью, облегчать это поприще — будет моей славой! И если я преуспею в предстоящем мне деле?

— Тогда вы — мой брат! — сказал Риенцо.

— А если мне не удастся?

— Вы все-таки можете требовать этого союза. Вы молчите, вы меняетесь в лице.

— Могу ли я оставить мою семью?

— Молодой синьор, — сказал Риенцо гордо, — скажите лучше, можете ли вы оставить свое отечество! Если вы сомневаетесь в моей честности, если вы боитесь моего честолюбия, то оставьте ваше намерение, не лишайте меня еще одного врага. Но если вы верите, что у меня есть желание и сила служить государству, если вы считаете меня человеком, которого, каковы бы ни были его недостатки, Бог сохранил ради Рима, то забудьте, что вы — Колонна и помните только, что вы римлянин. — Вы победили меня, странный и непреодолимый человек, — сказал Адриан тихим голосом, полностью отдаваясь чувству. — И как бы ни поступали мои родственники, я принадлежу вам и Риму.

III Приключения Адриана в Палестрине

Был еще полдень, когда Адриан увидел перед собой высокие горы, прикрывающие Палестрину.

Знамя Колонны, сопровождавшее отряд Адриана, обеспечило ему немедленный пропуск в Порта дель Соле. Когда он проезжал по узким и изогнутым улицам, которые подымались к цитадели, группы чужеземных наемников и полуоборванных развратных женщин, перемешанные местами с ливреями Колоннов, праздно стояли среди развалин древних дворцов и храмов.

Оставив свою свиту на дворе цитадели, Адриан потребовал доступа к своему кузену. Уезжая из Рима, он оставил Стефанелло ребенком и потому они были почти незнакомы друг с другом, несмотря на свое родство.

Стефанелло Колонна и два другие барона, беспечно прислонясь к спинкам стульев, сидели вокруг стола в углублении окна, из которого был виден тот самый ландшафт, оканчивающийся темными башнями Рима, которым некогда любовались Аннибал и Пирр в этой самой крепости.

Стефанелло, пребывая в первом цвете молодости, уже носил на своем безбородом лице те следы, которые обычно оставляются пороками и страстями в зрелые годы. Черты его лица имели ту же форму, что и черты старого Стефана; в их чистом, резком, аристократическом контуре можно было заметить ту правильную и грациозную симметрию, которую природа передает по наследству из поколения в поколение; но лицо было изнурено и худощаво. Возле него сидели (примиренные общей ненавистью к одному лицу) наследственные враги дома Колоннов: нежные, но хитрые и лукавые черты Луки ди Савелли составляли контраст с широким станом и свирепой физиономией князя Орсини.

Молодой глава Колоннов встал и принял своего кузена с некоторым радушием.

— Добро пожаловать, дорогой Адриан, — сказал он. — Вы приехали вовремя, чтобы помочь нам своим, хорошо известным, военным искусством. Как вы думаете: выдержим ли мы продолжительную осаду, если этот дерзкий плебей отважится на нее? Вы узнаете наших друзей Орсини и Савелли?

Говоря это, Стефанелло беспечно развалился на стуле, и пронзительный женский голос Савелли принял участие в разговоре.

— Я желал бы, благородный синьор, чтобы вы приехали несколькими часами раньше, нам еще до сих пор весело от воспоминаний — ха, ха, ха!

— О, превосходно, — вскричал Стефанелло, присоединяясь к этому хохоту, — наш кузен много потерял. Знаете, Адриан, что этот негодяй, которого папа имел бесстыдство сделать сенатором, осмелился, не далее как вчера, послать к нам холопа, которого он называл своим посланником!