Кола

– Подле бабы, оно, господин городничий, мягче. Лето каждый не прочь подле бабы. Своей, чужой ли. Людишки балованные пошли. По лености своей, значит.

– Непонятно, – настороженно сказал Шешелов.

Помор мял в руках шапку.

– Чего непонятно тут? Ленивые все пожелают. Худо разве? Подле бабы на лето, а еще деньги: на, возьми. Каждый в милицию будет писаться.

– Извольте яснее.

– Ясно говорю. Ежели соберете пожертвования, ленивые завсегда найдутся, – и поднял глаза, буравил Шешелова решительно. – А кто рыбку будет ловить на Мурмане?

Шешелов чувствовал, как от шеи поднимается к лицу кровь. В тесном воротнике жарко стало. Выдавил тихо из себя:

– Полагаете, войны не случится в Коле?

– Да ведь как сказать? Случится, нет ли, а доходов с милицией – это как пить не будет. На зиму кушаки позатянем с голоду.

И еще один выступил, подал голос:

– Придут не придут враги – на все воля божья.

Шешелов опустился в кресло, расстегнул воротник, перебрал на столе бумаги. Только бы не сорваться, не закричать. Знают, объехали городничего. Не спали, как он, не чванились. Теперь плотно стоят. Походили по домам, верно, поуламывали колян. За окном подмятых оставили.

– Кто же будет вас защищать?

– Войска пусть шлют.

– Подати с нас немалые.

– Люди мы бедные, нам без промыслу невозможно.

– А милиция дорого Коле станет.

– Шхуны имеете от своей бедности. В Архангельск ходите торговать, в Англию.

– Для кормления лишь, для кормления.

– О других хлопочем.

– Бедность в Коле сплошь.

– За окном, верно, бедность стоит. А вы... – Шешелов смотрел неприязненно на купцов: как истуканы стоят, ничем их не прошибешь. Вот почему нет Пайкина. Эти у него под ногтем, как и те, за окном. Пусть врут хоть сколько, он им не верит. Тогда еще, на сходке, увидел их правду. И захотелось, чтобы скорей ушли. – Что вам от меня нужно?

– На собрание с нами пожалуйте.

– Приговор напишем на манифест.

— Я в Архангельск уже писал.

– Мы знаем про то, знаем.

– Вы свое, а мы отпишем свое.

Что они могут в губернию написать? Помощи попросить, оружия? Для чего повторяться? Он писал и просил. Они знают, неделя едва минула. И понял вдруг: отпишут сейчас в губернию, и на милиции будет поставлен крест. Будет она схоронена, не родившись. Общество отписало. И пожертвований никто не посмеет делать. Ох, как рубят, под корень! Попробуй, не дай манифест – по Коле сразу пойдет молва: не потрафил обществу. И в Архангельск жалоба: манифест государя не дал народу. Не шуточки! Окажешься меж огней. А во имя чего? Милиции? Он хотел ее для самих колян. Ну, а если против они? Пусть пишут. Он не в силах им воспротивиться. Только уж без него. И устало сказал:

– Хорошо. Только чур приговор показать мне.

– Вы на собрание не выйдете?

– Нет, – Шешелов усмехнулся неприязненно. – Я в обмане участия не приму. – И вынул из ящика манифест, подал через стол.

– Может быть, вы бы к нам.

– Я сказал уже. А письмо покажите.

Они выходили, снова теснясь в двери, словно боялись остаться один на один с ним. «Тьфу, черт бы вас взял, дерьмо!»

После полудня они принесли манифест и свой приговор. Шешелов взял бумаги и попросил подождать за дверью. Нацепив очки, он уселся в кресло, читал:

1854 года, марта 10 дня.