Кола

Шешелов смотрел тогда на почтмейстера незаметно, сбоку: как же он при такой душе стал в прислужниках у исправника? Старики говорили, что надо поласковее с почтмейстером. Поласковее. Доживая свой век, стыдно не понимать людей. А коляне еще недавно казались ему на одно лицо. И вспомнился исправник: вор на воре, мол, в Коле, пьяницы, шаромыги. А чем Шешелов лучше исправника? Если такими глазами видеть, тут и вправду живут изгнанцы. Или потомки их. По опале, гоненью, немилости. Ненужные обществу люди. Или, может быть, только власти? Народ своевольный и беспокойный вправду. Но в постройках, одежде, манере вести себя эдакая ядреность. И живут они против России чище. Шешелов кое-где побывал, видел.

Вслух сказал:

– Славный будет дом. Под стать всем порядным. Коляне все же живут культурней, чем во многих местах России.

– Крепостных нет, – сказал благочинный.

– Не от этого, – возразил Герасимов. – Чужая держава рядом. Бывают там, видят, вот и тянутся не отстать.

– А я про что говорю? Видят, что крепостных нет, и сами не крепостные.

– В Норвегии нет крепостных? – спросил Шешелов.

– У них дворянские привилегии отменены, – сказал благочинный. – Уже больше сорока лет. У нас в России крепостные от бар убегают и буйствуют, а колян и гони – не выгонишь. Заграница рукой подать, а они туда не бегут.

– Полно, отец Иоанн, – усмехнулся Герасимов.

– Почему – полно? Не про отступников я, а про тех, кому город обязан историей. Не хочу знать и думать, что их сюда сослали. Но смею предполагать, что здесь они остро чувствовали, что они русские, и любили этот край. – И обернулся к Шешелову. – Да и сами вы посудите: наладить в дикой окраине государства город порто-франко... Для этого надо быть не преступниками по своей сути, а дельными весьма и думающими людьми.

– Порто-франко? – переспросил Шешелов. – Вольная пристань?

– Правда, – кивнул Герасимов. – Было такое. Закон разрешал Коле вести торговлю с другими странами.

– Кола – вольный город? Как Венеция?

– Почти, – засмеялся благочинный. – Только холоду чуть побольше и зима немного подольше.

– Да и вольность скоро урезали, – вставил Герасимов. – А торговля, она волю любит.

Они вышли к амбарам на берег Туломы и пошли по тропинке к мысу, где был редут. Шли не спеша, гуляя. В Туломе полная вода, на привязях спали шняки. Впереди у редута четверо инвалидных сидели, играли в карты. Подле них стоял часовой, смотрел. «Вот тебе караул», – хотел сказать Шешелов, но смолчал. По заливу стояли еще посты. На мысу Притыка и Фадеевом ручье. Там дрова заготовлены были, хворост, смола для дыма. При появлении чужих должны бы подать сигналы. А если там тоже играют в карты или, хуже того, спят? И заметил, что часовой отошел от играющих и стоял с ружьем ближе к пушкам, нес службу. Слава богу, увидели далеко.

Герасимов, наверно, ни с кем не хотел встречаться. Кивнул на тропу в проулок.

– Давайте сюда свернем...

Не доходя до редута они свернули и через нижний посад пошли к кольским причалам. Солдат стоял неподвижно, боком, одинокий на пустом мысу, возле маленького редута. И этот редут, и солдат, отслуживший свой век, и сами пушчонки – у одной кусок дула отломан, другая кривая – показались Шешелову жалкими и никчемными. Вспомнились бруннеровские рассказы о Соловецком монастыре и каменных его стенах, о больших кораблях, бросающих в него бомбы. Плавучие крепости, созданные для нападения. А если они заявятся и сюда?

В нижнем посаде проулочек узкий, мостков нет. Дома стоят тесно, кругом мурава. Палисадники с разлапистою рябиной. Ставни тоже многие не закрыты, в окнах кое-где свет. На траве лежащие две собаки повернули к ним головы и не встали, не взлаяли. Провожая их взглядом, лишь приветливо шевельнули хвостами.

Наверно, так было тут сотню и более лет назад. Время нижний посад будто не трогало. И Шешелов ощутил нежданно весь мирный уклад проулка. Словно увидел, как он собирается отойти ко сну. Забылся солдат на посту, бутафорский редут и опасность от чужих кораблей, плутающих где-то рядом, на Мурмане. Был только проулок, собирающийся на отдых.

Шешелов с благочинным и прежде ходили в светлые ночи гулять по Коле. Это было привычное удовольствие. Но ясно увиделось нынешнее: открытые окна, свет, тишина и нелающие собаки. Голоса молодежи на игрищах, и на лавках у ворот люди. И Шешелов вдруг почувствовал, что и сам он живет в этом укладе жизни как неотъемлемая его частица.

На берег вышли ниже причалов и Егорьевской башни. Теплота проулка сменилась прохладою. Тут вливались в залив Тулома и Кола. Солдат у редута теперь стоял спиной к ним, но уже поодаль от играющих.

– Приятная ночь, – сказал благочинный. – Светло будто днем, и тепло, и тихо. Луна полная, а теней от нее нет.

– Свет с двух сторон, поэтому, – Герасимов показал на север. – Солнце вот-вот встанет.