«Коламбия пикчерз» представляет

– Наверное. – Чувствовалось, что девицу разговор уже утомил и она не знает, как от нас избавиться, но тут тень вдохновения пала на ее лицо, и она заявила: – Надо у Петровны спросить, она все знает.

Девушка резво направилась к третьей справа двери и громко постучала, махнула нам рукой, приглашая приблизиться, и распахнула дверь.

Возле окна сидела женщина лет шестидесяти, вязала крючком кружево из белых ниток и тихо что-то говорила коту, красавцу килограммов семи весом в ярко-красном ошейнике. Кот почесывал за ухом и иногда в такт ее словам кивал.

– Петровна! – заорала девица. Мы от неожиданности подпрыгнули, женщина подняла голову, отложила вязание и не спеша вытащила из ушей беруши.

– Чего ты орешь? – спросила сердито.

– Как не орать, если ты ничего не слышишь? Тут Кошкину спрашивают, из газеты.

– Из газеты? – Женщина с минуту нас разглядывала, потом предложила: – Проходите.

Мы прошли, и девица с облегчением закрыла за нами дверь.

– Здравствуйте, – громко начала Женька. Женщина посмотрела укоризненно:

– Я отлично слышу. Зойка в запое, Юлька ее воспитывает, они целый день орут, кот на кухню боится выходить, хотя должен был привыкнуть. Она что, в газету жаловалась? – внезапно сменила тему женщина.

– Нет, – честно ответила Женька и кивнула на меня. – Она прислала нам письмо, довольно странное. У нее как с головой вообще?

– С головой у нее нормально, – вздохнув, ответила женщина и вдруг в лице переменилась. – Было, до недавнего времени.

– Так, – обрадовалась Женька бог весть чему. – А с недавнего времени?

– С недавнего времени чудить стала.

– Интересно. А поподробнее нельзя?

Петровна махнула рукой:

– Кто-то у нее в комнате обыск устроил. Это она так говорит. В ее отсутствие в вещах роется. Замки принялась менять. Стала нервная, вроде как не в себе. Я, признаться, вспылила, потому что обидно стало: кто в ее комнате шарить может? Я, что ли? Вроде как она намекает. Кому такое понравится? Ну, я ей и сказала… разругались мы, одним словом, и с тех пор не разговариваем. Хотя, если честно, – понизила голос женщина, – Зойка вполне могла в ее комнату заглянуть. Ключ Машка раньше в столе на кухне оставляла, а Зойка в белой горячке, когда бутылку ищет, куда хочешь залезет. Хотя какая у Машки бутылка? Она не пьет ничего, кроме чая…

– Она ведь на инвалидности? – решила вмешаться я.

– Ага. Уж года три. Сердце больное. Нервничать ей никак нельзя, а тут она такое выдумала. С чего бы? Хотя Зойка…

– Соседка сказала, что Кошкина отсутствует уже несколько дней, – влезла Женька.

– Так и есть. С субботы ее нет, так что, выходит, пятый день сегодня.

Мы с Женькой переглянулись.

– И где она может быть?

– Ума не приложу. Беспокоиться начала, может, она в больницу легла? Мы как поссорились, так и не разговаривали, она упрямая, да и я не лучше. Уехать-то ей некуда, родни никакой, по крайней мере, я ни о ком не слышала. Так что она либо в больнице, либо… даже не знаю где.

– А вы точно видели ее последний раз в субботу?

– Точно. Я из магазина шла, она мне навстречу попалась, кивнули друг другу и разошлись. Она с сумкой была, значит, в магазин направилась.

– И из магазина она не вернулась?

– Нет, – убежденно кивнула женщина. – Я весь день дома была, внука ждала, он приехал только в семь вечера, оттого я от дома никуда, гулять вышла и то от подъезда ни на шаг. Вечером Сережку проводила до остановки – и домой, давление у меня что-то поднялось. В воскресенье жара была не приведи господи, и я тоже из дома ни шагу, вечером во дворе погуляла, когда чуть свежее стало. Машки не было. В понедельник я беспокоиться начала: если б она куда собиралась уехать, не мне, так Юльке сказала бы. Машкина очередь убираться, обычно мы договариваемся, если уезжаем куда, чтоб, значит, дежурство перенести, а она ни слова. Чудно. Вчера я подумала, может, мне к участковому сходить, а ну что с соседкой случилось?

– Кто-нибудь из родных у нее есть? – спросила Женька и тут же удрученно добавила: – Ах да… что, вообще никого?

– Муж, бывший. Неподалеку живет.

– Может, она у него?

– Что вы! Он женат лет десять. А жена… короче, черт в юбке.

– Значит, отношения они не поддерживают?

– Почему же, он звонит, когда его мегеры рядом нет. Чтоб заходил, не помню. Машка рассказывала, на день рождения и на Восьмое марта он ей всегда что-нибудь дарит, виноватым себя чувствует, вот и…

– В чем виноватым? – насторожилась Женька.

– Как в чем? К другой ушел.

– А-а…

Тут я некстати подумала, сколько мужчин к другим женщинам уходят, не чувствуя себя виноватыми; получается, либо муж Кошкиной мужик исключительно совестливый, либо у него на то причина посущественнее.

– Машка родить не могла, хворала, – видя сомнение на моем лице, пояснила женщина. – А жили они хорошо, можно сказать, душа в душу. Ему очень ребенка хотелось, время шло, а надежды никакой. И тут эта вертихвостка. Ну и… ушел мужик. Машка хоть и страдала, но его вроде как оправдывала. Вертихвостка родила, однако особо счастливой его жизнь не назовешь, по крайней мере Машке он не раз жаловался, что, если бы не дочь, давно бы сбежал.