И снова в конюшню. Отныне все беглецы и новоприбывшие при входе во двор должны были проходить личный досмотр, вплоть до заглядывания в рот. Все военнослужащие должны иметь при себе напечатанный пропуск, с печатью и подписью адъютанта. Его следовало показывать всем часовым. Прекрасное правило на бумаге, но какой новоприбывший пятидесятипятилетний дед захочет показаться занудой, требуя пропуска у капитанов, майоров и полковников? Сам комендант не был включен в это правило: часовые не были обязаны требовать от него пропуск. Но это правило никогда не соблюдалось на все 100 процентов.
Кроме того, мы расширили систему одновременного подсчета во всю длину шеренг, до сих использовавшуюся только для проверки похода на построения в самом дворе. Эти построения, или переклички, каковыми они фактически являлись, происходили дважды, а позже четырежды в день. Каждая национальная группа строилась отдельно в пять рядов, и наш дежурный офицер сам производил подсчет, медленно идя вдоль переднего ряда, считая шеренги. Скоро мы поймали французов с их методом подделывания счета – «перебежками». Когда кто-то сбегал, они оставляли пустую шеренгу ближе к левому краю третьего рада. Офицеры во втором и четвертом рядах были, как правило, выше, чем те, кто стоял в третьем ряду. Как только шеренга была подсчитана, человек за три или четыре шеренги с правого края в третьем ряду быстро и незаметно перебегал к пустой шеренге в дальнем или левом конце, оказываясь там до наших людей, которые, естественно, не торопились. Этот трюк успешно использовался и британцами. Офицер-летчик Доминик Брюс был их главным актером: он был невысокого роста и очень энергичный.
Голландцы закрывали бреши в своих рядах особенно оригинальным способом. Я уже говорил, что их строевая дисциплина, а также их общее поведение были примерными. На построении они стояли неподвижно. Настолько неподвижно, что казались манекенами. А потому они и сделали двух манекенов, по имени Макс и Мориц, которые тоже при необходимости принимали участие в построении, заполняя собой дыры.
28 июля 1941 года был обнаружен новый путь на волю. Как и всегда, точка соприкосновения, или стык, как мы ее еще называем, является слабым местом в любом месте или каркасе. В одной части двора заключенных здание высилось в четыре этажа с двумя чердачными этажами наверху. Здесь располагались старшие офицеры, наверху находился театр, а внизу бани. Вниз через все здание шла вентиляционная шахта примерно в двадцать квадратных футов. Пленные имели доступ к театру на верхнем этаже, а значит, и к вершине вентиляционной шахты. Окна в эту шахту на других этажах были замурованы.
Первый этаж, у нижней части шахты, занимали кухни немцев. Шахта доходила до выложенного кафелем пола. Одна дверь вела в наши кухни и наш внутренний двор. Две другие – в холодильную камеру и большую кладовую. Тщательное наблюдение из окон вентиляционной шахты на уровне театра подсказало пленным, что в определенные часы частые визиты немецким кухонным персоналом из кухни в то или иное помещение из этих двух прекращалось вообще. Наверняка в это время кухни пусты. Обычно это бывало после подачи пищи и уборки кухни.
В упомянутый день два французских офицера пропилили декоративные металлические конструкции на окнах на уровне театра и по сорокафутовой веревке спустились на нижний этаж. Они были одеты в гражданскую одежду, с желтыми нарукавными повязками, как требовалось. Когда эти двое покинули кухню и направились к воротам в парк, в немецком дворе находилось несколько человек. У ворот стоял караульный, но на его посту контрольного списка пропусков внутрь и вовне не было. Кроме того, никаких медных кружков здесь тоже не требовалось. Через так называемые ворота в парк всегда много входили и выходили: помещения для женатых располагались как раз чуть дальше по дороге.